Но в СССР подобные финты не прощались. Деда, конечно, не расстреляли, но быстренько спровадили на пенсию и лишили служебной столичной квартиры. Ни дня не работавшая великосветская Эльвира билась в истерике и проклинала свою младшую непутёвую дочь. Добил паршивую ситуацию муж старшей Наденьки. Он отправил жену с годовалым сыном к её родителям и поспешно подал на развод, дабы не замарать себя порочащими связями.
Опозоренное семейство Кузнецовых, чью дочь объявили чуть ли не врагом народа, вернулось в родной город. И не в Глухопердинск какой-нибудь, а в красивый город-миллионник, в котором их ждала вполне себе достойная трёхкомнатная сталинка в историческом центре города. Дед, конечно, не все регалии растерял – уже, к счастью, не то время было. Он получил должность декана в местном университете и с головой ушёл в работу. С бабкой было куда сложнее – опыта ноль, хотя могла бы и переводами заняться, да и шила она неплохо. Но Эльвира предпочла пассивно страдать и выклёвывать мужу мозг.
Трагедия Наденьки, по её собственному мнению, оказалась самой страшной, а утрата невосполнимой. От её проклятий в адрес сестры передёргивало даже обозлённую на младшую дочь Эльвиру.
– Ну что, родители, гордитесь своей дочкой – грязной шлюхой? Поздравляю вас, вы это заслужили! Леночка же у нас такая умница, а Надя дура неприспособленная. Вот, теперь получите – приспособилась Леночка ваша, чтоб она там сдохла. Это вы во всём виноваты, а я за что пострадала? Доцеловался, папочка, эту шалаву в задницу? Хлебай теперь большой ложкой! Ненавижу вас всех.
Всё это впоследствии тётя Надя высказывала моей маме в глаза не единожды, каждый раз дополняя свои обвинения новыми оскорблениями и пожеланиями.
А дед, казалось, окаменел. Всегда суровый и не дающий спуску своим женщинам, он замкнулся в себе и никак не реагировал на их истерики. Его сердце стонало о младшенькой – как там его нежная девочка? Что же она, глупенькая, так жизнь свою исковеркала, и как теперь обезопасить свою малышку. И бог с ней – с карьерой этой, лишь бы здорова была и в безопасности.
Леночку депортировали из Франции спустя полгода. Маленькая, тихая, с круглым выпирающим животиком, она появилась на пороге родной квартиры в сопровождении своего отца. Две недели бесконечного унижения в Москве и давления на все возможные рычаги принесли свои плоды. Блудная дочь признана морально разложившейся, безответственной и бесперспективной, следовательно, исключена из престижного вуза и – о, ужас! – из комсомола. И как только последняя новость их всех не убила?!
В результате дед вернулся с любимицей в родные пенаты измученный, постаревший, но очень счастливый. Жене и старшей дочери приказал рты на больную тему не разевать, под угрозой лишения материального благополучия. И Леночку гнобили тихо и беспощадно. Её сердечко впервые дало сбой, когда до родов оставалось две недели. Дед тогда сильно сдал, проводя всё свободное время в больнице, у постели дочери. Тогда бледная, чуть живая Леночка поклялась отцу, что будет очень сильной, не сломается, и что внук или внучка обязательно заставит деда собой гордиться.
Сердце деда не выдержало раньше, чем он успел начать гордиться – он умер через день после того, как принёс внучку домой из роддома. Но дед успел дать малышке имя, мне то есть. Назвать меня Дианой было его последним желанием и, кажется, последними словами.
Я читала, что в римской мифологии Диана – богиня Луны и охоты. И прямо сейчас, не дожидаясь луны, я бы с радостью поохотилась с томагавком на свою бездушную, лживую бабку. Наверное, это зов тёмной крови.
С трудом подавляю в себе кровожадные мысли и безэмоционально произношу:
– Я тебе очень сочувствую, бабушка.
Бабка поглядывает на меня с сомнением и, видимо, не заподозрив в намерении перегрызть ей глотку, широко улыбается:
– Ну что ты, деточка, какая же я бабушка, называй меня Эльвирой. Твои брат и сестра именно так меня называют, и ты скоро привыкнешь.
Даже и не сомневайся, швабра престарелая, звание «бабушка» ты не заслужила. Эльвира, блин, повелительница змей. Но вслух я спокойно ответила:
– Хорошо, значит, Эльвира. Но тогда и ты, Эльвира, называй меня Дианой, а не деточкой, – и пока бабка выпучивала свои зенки, я поинтересовалась с невинным видом: – А разве у меня есть брат и сестра?
Глядя в мои честные глаза, Станиславский бы аплодировал стоя. Эльвира же, нервно сглотнув, уставилась на меня поражённым взглядом.
– Конечно, есть – двоюродные. Ну как же, Дианочка, наверное, ты забыла? Ведь ты же их видела, правда, уже давно… Но неужели твоя мама тебе не рассказывала, как же так?