Подошли Макфайден и Джордан. Макфайден кивнул Родригесу, потом указал на парней в тени:
— Они с тобой?
— Да, — спокойно ответил Родригес. — Тебя это волнует?
— Нет, если они останутся там, где стоят, — сказал Макфайден.
— Вас трое, а я один, но я же не захожусь, — возразил Хесус. Он выпустил струйку дыма, которую тут же подхватил ветер. И кивнул Доновану: — Может, представишь нас?
— Это Чарли Макфайден, лучший в Эдинбурге. Чарли, это Хесус Родригес.
Мужчины пожали друг другу руки.
— А это Рики Джордан.
— Из Ливерпуля, — кивнул Родригес. — Родины «Битлз». — Он стиснул ладонь Рики. — Я слышал о тебе, Рики. Два года назад в Майами ты имел дела с Роберто Гальярдо.
Джордан прищурил глаза, а Родригес громко рассмеялся.
— Не беспокойся, Рики, я не из отдела по борьбе с наркотиками. Роберто — мой старый друг. И он ничего не говорил о тебе и твоих стриптизершах. — Он заговорщицки подмигнул: — Ты ведь знаешь, что испанка — транссексуалка?
Джордан покраснел, а Макфайден захихикал.
— Ты никогда не рассказывал мне об этом, Рики, — поддел он друга.
— Она женщина! — возразил Джордан.
— Конечно, — усмехнулся Родригес. — Стала ею к тому времени, как вы встретились.
Джордан насупил брови, не вполне уверенный, шутит колумбиец или нет.
Родригес положил руку Джордану на плечо и приобнял его.
— Итак, поговорим о деле. — Он посмотрел на Донована: — Позвони мне в отель по нашему вопросу, ладно? У тебя два дня.
Донован кивнул.
— Теперь все в порядке? — спросил он Макфайдена.
— Думаю, да.
— Оставляю вас. Удачи. — Он подмигнул Макфайдену.
— Она точно женщина, — продолжал оправдываться Рики, когда Донован уже отошел.
Ден не спешил покидать Гайд-парк. Он заказал кофе в ресторанчике с видом на Серпантин и посидел там, вглядываясь в лица прохожих. Потом неторопливой походкой двинулся по Потен-роуд на угол Гайд-парка, дважды останавливаясь, чтобы завязать шнурки. Взглянув на часы, он резко повернулся и быстро двинулся назад той же дорогой, которой пришел, выискивая в толпе возможных преследователей.
Когда Донован наконец убедился, что за ним никто не следит, он стремительно спустился в подземный переход, вышел на Гросвенор-Плейс и поймал такси.
Стеклянная дверь в галерею была закрыта. Небольшая медная табличка гласила, что посетители должны звонить. Высокая брюнетка с короткой стрижкой и испуганными оленьими глазами усердно не замечала Донована. Она сидела за конторкой из белого дуба, стуча по клавишам машинки. Девушка увидела Донована, вглядывающегося в огромное окно, но отвела глаза, когда он улыбнулся.
После третьего звонка Донована она подняла голову. Донован снял очки и подмигнул. Девушка холодно посмотрела на него и вновь стала печатать. Ден еще раз позвонил. Брюнетка встала и на невероятно длинных ногах подошла к стеклянной двери. Остановилась по другую сторону стекла и склонила голову набок, презрительно искривив верхнюю губу. Донован понял, что бейсбольная кепка не самый лучший наряд для посещения галереи, но будь он проклят, если уйдет ни с чем.
— Я здесь, чтобы увидеть Маури.
— Он ждет вас?
— Просто скажите, что его спрашивает Ден Донован.
Несколько секунд девица смотрела на него, потом нажала кнопку. Щелкнул замок, и Донован открыл дверь.
— У вас много клиентов? — осведомился он.
Девушка, не удостоив его ответом, направилась в приемную, высокие каблуки застучали по серому мраморному полу. Донован наблюдал, как она качает бедрами в своей короткой серой юбке, потом переключился на картину, висящую на стене напротив стола секретарши. Современно и бессмысленно, мазня на огромном холсте, работа студента-второкурсника. Он отступил на несколько шагов, но даже взгляд с расстояния не прибавил картине смысла. На холсте не была проставлена цена, лишь висел маленький листочек с именем. Донован подумал, что подписывать картины — дурной стиль. Искусство должно говорить само за себя.
На полу галереи стояло несколько металлических скульптур, которые выглядели так, словно их притащили сюда из какого-нибудь гаража. Донован осмотрелся, презрительно качая головой.
— Ден! Рад тебя видеть.
Маури Голдман, раскинув руки, шел по коридору. Грива седых волос развевалась, как во время езды на скутере без шлема. Впрочем, ни один скутер не выдержал бы вес Голдмана, настолько он был толстый, скорее даже жирный. Он заказывал костюмы на три размера больше обычных. Щекастое лицо, как всегда, лоснилось от пота, но рука, когда Донован пожал ее, оказалась сухой и крепкой, как камень. Голдман только несколько дней назад перенес тяжелый сердечный приступ, однако выглядел как и двенадцать лет назад, когда Донован познакомился с ним.
Голдман схватил Донована за руку, потом обнял. Возвращаясь за конторку, брюнетка бросила на посетителя холодный взгляд, словно осуждая босса за внимание, оказываемое нестоящему гостю.
— Когда ты вернулся? — спросил Голдман.
— Пару дней назад. Как бизнес?
Голдман жестом показал: так себе.
— Не могу пожаловаться, Ден.
Донован кивнул на огромные холсты:
— Не думал, что ты дойдешь до этого, Маури.
— Ради друга, — с сожалением произнес Голдман. — Его сын только что закончил... ну, что я могу сказать... — Маури тихо рассмеялся.
— Мне нужна твоя помощь, — вполголоса произнес Донован.
Голдман вытащил из нагрудного кармана большой алый платок и промокнул лоб.
— Пойдем наверх, там и поболтаем. — Он показал на дверь, ведущую на лестницу, и начал медленно подниматься по ступенькам, Донован следовал за ним.
— Установи лифт, — посоветовал Ден.
— Мне нужны физические нагрузки, — тяжело дыша, ответил Голдман.
Войдя наверх, он толкнул дверь и придержал ее для Донована.
Офис представлял абсолютную противоположность залу внизу. Темные деревянные панели, украшенные светлой медной отделкой. На полу мягкий ковер голубого цвета. Интерьер дополняла мебель темного дуба. В глаза бросался массивный стол, на котором стоял первоклассный «Макинтош». Картины — тоже не чета тем, что украшали стены внизу.
Донован огляделся, наслаждаясь настоящим искусством. Голдман опустился в массивное кожаное кресло у стола и с довольной улыбкой наблюдал за гостем.
— Хорошо, — восхищенно произнес Донован. — Мой Бог, как хорошо!
Он смотрел на маленькую черную картину, написанную пастелью, и литографию с изображением старой женщины. Ее лицо было испещрено тысячью мелких морщинок, но глаза горели, как у подростка.
— Это Гойя, да?
— Франсиско Гойя, и никто другой, — подтвердил Голдман.
— Откуда, черт побери, он у тебя?
Голдман загадочно почесал кончик носа:
— Секрет фирмы.
— Чистый?
Голдман театрально вздохнул:
— Деннис, пожалуйста...
— Стоит, должно быть, семьсот пятьдесят, верно?
— Ближе к миллиону, но с тобой я могу поторговаться, Деннис, — ответил Голдман, вытаскивая из коробки сигару и отрезая конец золотым резчиком.
— Я по другому поводу, — отказался Донован, сжимая подбородок и критически разглядывая картину. — Мне нужно продать то, что у меня есть.
Голдман зажег сигару и глубоко затянулся, потом выпустил большое облако серо-голубого дыма в потолок.
— Ты представляешь, как вредит дым? — спросил Донован.
— Я курю два раза в день — таков приказ доктора.
— Я имел в виду — картинам.
Голдман холодно улыбнулся Доновану:
— Ты хочешь продать все?
— Все, что есть в моем доме.
Голдман поднял бровь:
— Уверен? Это надежные инвестиции. Гарантия качества, Ден.
Донован подошел к зеленому кожаному креслу напротив стола, присел на подлокотник, затем вытащил конверт и бросил его на стол Голдману. Тот открыл его и вынул оттуда листок с перечнем картин, которые Донован хотел продать.
Голдман достал очки в золотой оправе, нацепил их на кончик носа. Читая бумагу, он время от времени кивал.
— Мы можем говорить о двух миллионах, Ден.
Донован кивнул:
— Возможно, больше, если успеешь выставить их на аукцион.