Пока я повторял это, пальцы сами собой набирали на стационарном телефоне, которым я ни разу до этого не пользовался, напечатанный на карточке номер.
Телефон Николь ожил и заиграл «Тейк-Файв».
Оседлав ставший привычным мотоцикл, так счастливо возвращенный моим полуночным Клоуном, и пробираясь на нем между машинами, я одновременно рассматривал себя как бы со стороны.
Грег Таннер едет на Северный вокзал. Бритый наголо, сияя свежей раной на голове, в красном длинном шарфе – словом, очень хорош. Сандра должна узнать с первого взгляда, иначе мое чувство удовлетворения будет неполным. Хотя, как и обещал, я запасся табличкой с ее именем. Не поленился распечатать на принтере: Сандра Клери.
Поезд из Брюсселя должен был придти на первый путь через несколько минут после того, как я на нем появился.
Постепенно собирались немногочисленные встречающие. Некоторые, как и я, оставались в начале платформы и извлекали из портфелей и сумок таблички с именами.
Показался поезд.
Я встал чуть-чуть в стороне и достал напечатанный на принтере лист.
Мимо повалили приехавшие. На несколько минут на платформе стало тесно и суетно, люди разговаривали, обнимались, везли за собой чемоданы, и вдруг, почти сразу, стало тихо и пусто.
Все вышли.
Я оглянулся.
В нескольких метрах от меня стоял высокий чуть грузный мужчина с табличкой в руках.
Больше никого на платформе не было.
Мужчина заворожено разглядывал лист в моих руках. Я перевел взгляд с его физиономии на табличку.
Грег Таннер
Некоторое время мы стояли в одинаковых позах и изучали друг друга. Чем-то это напоминало встречу двух клошаров с одинаковыми плакатиками «подайте на пропитание». Я шагнул к нему первым.
– Я Таннер. Но не думаю, что вы – Сандра.
– Нет, я не Сандра. Хотя здесь по поводу нее. Хорошо доехали, месье Таннер?
У него был низкий чуть хрипловатый голос. Это, правда, ничего не объясняло.
– Нормально. Учитывая, что езды мне здесь минут десять, доехал вполне сносно.
– Но… вы же сейчас из Брюсселя? Я встречаю ваш поезд.
– У меня сегодня не очень хорошо с головой, но я почти уверен, что я не оттуда. Хотя тоже встречаю этот поезд.
– Простите, здесь какая-то… Вы Грег Таннер, философ?
– Я Грег Таннер. Фотограф. Правда, без фотоаппарата.
– Фотограф? Не понимаю… – он полез рукой во внутренний карман и извлек что-то. – Это ваша карточка?
Она была черно-красной. Точно такой же, как та, что несколько дней назад, когда я еще был только удачливым бизнесменом, в исповедальне оставил таинственный рефлектор. Как та, которую я сегодня дважды извлекал из бумажника. Чтобы позвонить себе… Правда, имя на ней было написано другое.
Ultimate Experience Club
Грег Таннер
философ
Что же это, их полку прибыло, только новобранца предупредить не успели?
Адрес почты – мой. Телефон… тот самый. Который был у Гратовски на карточке – «этот номер только для вас». Бывший телефон Николь. «Давайте обменяемся телефонами». Тот самый, по которому я сегодня хотел задать вопрос… И получил ответ.
– Моя. Философствую в свободное от фотографий время… А что же Сандра?
– У нее все начинается завтра. Я, откровенно говоря, волнуюсь. Мне сказали, что многое зависит от того, как пройдет начало. И позволили встретить вас… из Брюсселя.
– Отлично. Я тронут. Хотя, право, не стоило беспокоиться. Я неплохо ориентируюсь.
– Что вы, это я вас беспокою. Вы сможете уделить мне несколько минут? Чтобы поговорить о Сандре…
– Знаете, не в моих правилах обсуждать Сандру с людьми, которых я вижу впервые. Вы, простите, ей кто?
– Я… друг. Почти родственник. Она называет меня Дэдди – это ведь говорит о чем-то, правда? Кстати, извините, я не представился. Меня зовут Саймон Дикселль. И это я рекомендовал ей согласиться на эту авантюру.
– Ну, вам и отвечать. А я-то здесь при чем? Я ее не уговаривал.
– Нет. Но с вас, насколько я понял, она начинается. В смысле, авантюра…
– Хорошо, что вы меня предупредили. Ладно, Саймон, у вас получилось. Но здесь мы не поговорим. Давайте, что ли, найдем кафе… Или нет, лучше поедем ко мне, там тихо.
– Это удобно?
– Удобнее, чем на перроне. Вы любите ездить на мотоцикле?
– Ну… я пока не делал этого…
– Заодно и попробуете. Только уберите уже табличку, на мотоцикле есть номера, имя владельца держать не обязательно.
Мы вошли в лофт, и я мгновенно почувствовал, что что-то изменилось.
Штатива и осветительных приборов больше не было. Исчезли фоны для съемки. Вместе с ними пропали с полок фотографические альбомы. Их место заняли толстые фолианты, издали напоминающие энциклопедические издания.
На журнальном столе в центре комнаты лежали, свернутые рулоном, какие-то афиши.
Такой у меня квадратный стол сюрпризов – каждый день что-нибудь новенькое. Как я без него жил?
Я развернул одну из афиш. Пахнуло свежей типографской краской.
Центр листа занимала репродукция картины – человек с пристегнутыми крыльями вырывался вверх, отталкиваясь от земли. Икар… Бритый наголо Икар с моим лицом.
Крупно напечатанное завтрашнее число, полдень. И текст:
Философский факультет Сорбонны
Единственная лекция
Грег Таннер
OUT OF THE BOX
Не знаю, сколько времени я так стоял, держа в руках развернутый постер.
В какой-то момент я почувствовал чье-то присутствие и, оглянувшись, увидел, что через мое плечо афишу разглядывает высокий грузный человек. Саймон как его там… Я и забыл о нем.
– У вас завтра лекция, – сказал он, посмотрев на меня так, как смотрит на пациента врач, говорящий «Да у вас, батенька, флюс». – Вам ведь готовиться нужно, а тут я… Мне, наверное, лучше не отрывать вас…
– Нет, все отлично. Даже к лучшему. Располагайтесь. Я налью себе что-нибудь, вы присоединитесь?
Саймон ушел около десяти вечера.
Он оказался отличным собеседником, внимательным и умным. Он формулировал неожиданные и парадоксальные вопросы, но делал это так, что в них уже наполовину содержался ответ.
Не знаю, кто из нас оказался более полезен другому.
Завтра должно было начаться путешествие Сандры.
А мое, если судить по встрече с рефлектором, видимо, – закончиться.
И завтра мне предстояло сказать то, что я считал самым важным.
И, видимо, не один на один, в исповедальне, а – на той самой публичной лекции в Сорбонне.
Саймон рассказал мне о Сандре. Она была художником. Очень котирующимся, очень оригинальным, очень модным и очень востребованным.
До поры до времени. Ей платили все больше, заказы становились все соблазнительнее, она все чаще ориентировалась на вкус заказчика, стала повторяться, подлаживаться и терять стиль.
Творческий кризис, депрессия. Она больше не могла писать.
Он рассказал ей о классическом эксперименте в Стенфорде, когда в настольном лабиринте клали в определенное место кусочек сыра и запускали туда мышь. Она быстро выучивала дорогу к сыру и уже с третьего раза безошибочно находила его. А потом сыр класть перестали, и мышь уже с третьего раза понимала, что бегать по этому маршруту – бессмысленно. А параллельно в одну из аудиторий клали деньги, равные месячной стипендии. И студенты уже со второго раза – быстрее, чем мышь, уверенно шли именно к этой аудитории. Тогда деньги класть перестали. Но, говорят, студенты до сих пор все ходят и ходят туда ночами…
– Я попытался объяснить ей, что чем дольше она ходит одним и тем же маршрутом, тем меньше свободна, тем больше отклоняется от собственного пути… Она это понимает, но выпрыгнуть сама, видимо, не может… И я дал ей координаты Клуба.
Он смотрел на меня, спокойно ожидая каких-то откровений или хотя бы обнадеживающих слов, а я рассматривал свою клубную, черную с красным карточку и отчетливо представлял себе холеную благополучную мышь, день изо дня, в определенный час, с привычной вальяжностью входящую в современный дизайнерский лабиринт, снисходительно кивающую охранникам и поднимающуюся на персональном лифте туда, где уже давно не пахнет сыром.