— Пей! — приказал Саша. Мозес покорно выпил и закашлялся. — Малой, еще водки! — приказал Саша и Генрих плеснул в стакан из бутылки.
Мозес выпил и немного пришел в себя, в глазах появилась искра разума.
— Что за х… — просипел он.
— Нам надо поговорить, — Саша обхватил Мозеса и потащил из палатки. Обитатели палатки проснулись и непонимающе смотрели на происходящее. Впрочем, в курсе событий был лишь Давид, которому Генрих на ухо рассказал все. — Так, всем спать! Скоро утро, не выспитесь нихрена, — рявкнул Саша и они с Мозесом вышли. Рык подействовал на всех, кроме Генриха с Давидом. Оба, не сговариваясь, выскользнули следом.
— Рассказывай, — приказал Саша, усадив Мозеса на бревно. Рядом сели Генрих с Давидом. Вокруг было тихо, только стрекотали цикады, да шелестел ветер в кустах. Саша бросил короткий взгляд на окрестности — никого, весь лагерь спит. — Рассказывай, тут все свои.
— Нечего мне рассказывать, — после долгой паузы сказал Мозес. Он сидел, опустив голову. Света луны не хватало, чтобы разглядеть лицо.
— Самому же легче будет, если выговоришься, — настаивал Саша. — А умереть мы тебе не дадим.
— Расскажи, Мозес, — поддержал Сашу Давид.
— Вам не понравится, — сделал последнюю жалкую попытку Мозес. — Вы меня сами застрелить захотите.
— Это уж нам решать. Главное, ты знай, что на наше отношение к тебе это не повлияет. Давид, Генрих?
— Да, — одновременно откликнулись те.
— Ладно, — тяжело вздохнул Мозес. — Это старая история. Та женщина на автостанции, это моя жена…
Второй сын Мозеса родился весной 1938-го года. Для евреев в Германии то было не самое лучшее время. Многие эмигрировали, не вынеся откровенной ненависти немцев. Желтые звезды, которые были обязаны носить все евреи, превратили их в прокаженных. С ними не общались, в них плевали. Одетые в коричневую форму штурмовики могли просто остановить на улице и избить. Семья Мозеса жила на грани нищеты. Нормальной работы у него не было уже несколько лет — евреев отовсюду гнали. Он подрабатывал, где мог, но этого едва хватало, чтобы заплатить за комнату в Веддинге и купить чего-нибудь поесть. С рождением ребенка сало еще тяжелее, но Мозес держался — а что еще ему оставалось делать? Он надеялся, что все наладится, что нацисты либо одумаются, либо потеряют власть, но становилось все хуже и хуже. Жена безвылазно сидела с детьми — улицы стали опасны.
— Ну что там? Есть письма? — всегда спрашивала его жена, когда он возвращался домой. Мозес неизменно отвечал, что нет. На самом деле письма были. Как только стало припекать, Мозес написал всем своим друзьям и родственникам, как в Германии, так и заграницей. Он просил помочь, умолял принять его с семьей, хотя бы на время. Он уже понял, что будет только хуже, хоть и не представлял, насколько. Один за другим приходили ответы. Слова всюду были разными, но смысл один — нет, помочь не могут. Мозес скрывал это от жены, как скрывал правду о том, что происходит за стенами дома.
Однажды — это было в ноябре, Мозес поздним вечером шел домой. На Трифтштрассе, в двух кварталах от дома, его обогнал грузовик и тут же скрипнули тормоза. Мозес не обратил на это внимания и заметил неладное, только когда увидел идущих к нему штурмовиков с палками.
— О, жид! А ну иди сюда, жид! — загоготали штуромовики.
Мозеса сбили с ног и стали бить ногами. Он не сопротивлялся, четко понимая, что его просто убьют. Под конец его перевернули на спину и над ним склонилась ухмыляющаяся красная рожа:
— Ну что, жид, нравится? Умойся! — рожа исчезла и Мозес почувствовал, как на него сверху льется что-то теплое.
Штурмовик застегнул штаны, напоследок плюнул на Мозеса и пошел вслед за товарищами к грузовику. Мозес долго лежал, не в силах встать, потом кое-как поднялся и побрел домой. Жена отшатнулась, увидев его избитое в кровь лицо. Уже потом Мозес узнал, что эта ночь вошла в историю как «Кристалнахт», Хрустальная ночь. В тот день евреям впервые четко и недвусмысленно дали понять, что им нет места в новой Германии.
Мозес решил действовать. Кто-то намекнул ему, что можно получить французскую визу, хотя бы временную, с ней выехать, а из Франции перебраться куда-нибудь еще. Он взял напрокат приличный костюм — своего у него давно не было, и пошел на прием. Посольство осаждали сотни евреев. Прежде чем попасть к заветному окошку, пришлось отстоять огромную очередь. Мозес заполнил выданные документы и спустя неделю получил отказ. В американском, датском и голландском посольствах повторилось тоже самое. Мозес обошел все посольства, даже в советское заглянул. И везде получал отказ. Будь он писателем или профессором, или просто богатым, у него был бы шанс. Но бедный рабочий-еврей был никому не нужен.