— Мы стажеры из отделения острой сердечной недостаточности, — отрапортовала Лина, надвинув шапочку поглубже на лоб и стараясь говорить звонким молодым голосом. — Кстати, к вам такой Иннокентий Бармин из неотложной хирургии не поступал?
— До вашего прихода, молодые люди, смертность в клинике была нулевой. — проворчал Автандил Тимофеевич. — Вот мы и воспользовались перерывом в работе.
— Ну, мы это…. извиняемся за вторжение, — пискнула Лина в сгустившейся тишине. Значит, мы … в общем, мы двинули к себе, а то начальство будет ругаться, что надолго исчезли из отделения.
— Стоять! — тихо приказал Автандил Тимофеевич.
Лина похолодела. «Это провал, — подумал Штирлиц», — подумала она и сжала руку Башмачкова, которая была горячей и слегка вспотевшей.
— А выпить за мое здоровье? — ласково проворковал именинник и поднес Башмачкову полный стакан.
— Я за рулем! — успела пискнуть Лина, вспомнив про строгий наказ врачей не употреблять спиртного как минимум полгода.
— Хорррошо же нынче живут стажерррры! — прорычал санитар и опорожнил стакан. — Ну, за будущих докторов! — провозгласил он тост, затем, остановив помутневший взгляд на имениннике, опомнился и добавил: — И за наставника и грозу всех докторов клиники, — за Автандила Тимофеевича, чей диагноз всегда окончательный!
Башмачков с кряканьем опрокинул в себя непривычно крепкий напиток, и по его заблестевшим глазам стало понятно, что он не прочь повторить этот скромный подвиг.
Лина выразительно взглянула на приятеля, который ради глотка халявной водки готов был поставить всю операцию на грань провала, и подтолкнула его к выходу. Еще не хватало, чтобы этот безвольный пьяница сорвал тщательно подготовленную операцию!
Когда Лина и Башмачков выскочили из лифта, за поворотом они наткнулись на паренька в белом халате, по-видимому, студента. Юноша растерянно озирался вокруг. Когда Лина подошла ближе, она поняла, что молодой человек пребывает в полнейшем недоумении. Парень, не веря своим глазам, взирал на то место, где еще недавно стояла каталка с покойником.
— Вы не видели тут… ээээ, ну, это…. — промямлил студент, не решаясь признать, что прошляпил покойника.
— Мы только что из другого крыла, с международного семинара, — соврала Лина, глазом не моргнув. — а что тут было?
— Да так, ничего…, — задумчиво пробормотал паренек и стремительно нырнул в лифт.
— Похоже, у Автандила Тимофеевича еще один незваный гость сейчас нарисуется! — шепнула Лина Башмачкову и решительно потащила приятеля за руку в свою палату.
К счастью, никто не заметил в коридоре парочку самозванцев в костюмах, больше смахивавших не на медицинские, а на маскарадные. Вскоре после того, как за ними закрылась дверь, а «интерны» приняли свой обычный вид, в палату нежданно-негаданно нагрянул Омар Омарович. Когда лечащий доктор вырастал, как из-под земли, Лине каждый раз казалось, что он сразу же заполнял собой всю палату, хотя кардиолог был худощав и невысок ростом, как его предки-кочевники, сутками скакавшие по бескрайней степи.
Кочевники не плачут
— Где вас носит? — сурово поинтересовался врач. Он с трудом сдерживал раздражение. — Ищу вас, ищу, уже целых полчаса, между прочим, ищу, чтобы пригласить на перевязку.
— Извините, Омар Омарович, я в дальний буфет на лифте номер два ездила, — виновато сообщила Лина, — буквально секундочку подождите, я уже бегу в перевязочную.
Башмачков тем временем затаился в туалете и благоразумно решил не обнаруживать свое присутствие. Он быстренько переоделся в «штатское» и выглянул из санузла лишь тогда, когда за Линой и Омаром Омарычем закрылась дверь. Обнаружив что опасность миновала, писатель уселся на стул и стал терпеливо дожидаться Лину, от скуки листая книгу Пелевина.
«Дутая фигура! И чего его так на щит поднимают, — привычно возмутился Башмачков, — этот модный автор — пирожок ни с чем. И тексты его ни о чем. Претензия на философию, и ничего более. Кто раскупает эти его огромные тиражи? Одна Лина из моих знакомых только его покупает и читает».
Хорошо, что Лина не слышала внутренний монолог Башмачкова, иначе вспыхнувшее вновь прежнее чувство погасло бы сразу, как свеча на ветру. Она давно заметила, что многие ее знакомые дамы — фанатки Пелевина, а мужчины, в особенности писатели, относятся к нему более чем сдержанно. Лина объясняла это завистью, обычной в писательской среде, и продолжала фанатично скупать все новые и новые романы любимого автора.
Тем временем Омар Омарыч был озадачен. Ну не слепой же он в самом деле! Минут десять назад он заметил свою пациентку в белом халате и незнакомого долговязого мужчину в нелепой курточке с лягушками.