— Мне ничего не надо, — вздрогнув от неожиданности, Нина вцепилась в латаную-перелатаную тряпичную сумку, принадлежавшую когда-то ещё старшему брату. Застыдившись, будто её уличили в чём-то постыдном, она отошла в сторону и, переминаясь с ноги на ногу, неловко улыбнулась.
— А почему не надо? Ни для кого ведь не секрет, что у тебя ещё двое младших братьев, и вам с матерью приходится подрабатывать прачками… за гроши… по ночам… в чужих домах. — Для усиления эффекта она после каждого произнесённого слова делала внушительную паузу и, не отрываясь от лица Кряжиной, выразительно играла бровями. — Билетов в Большой она ведь тебе не купит никогда, — не поворачивая головы, как бы между делом заметила Самсонова.
— Да Бога ради, не нужно мне ничего! — Губы Нины задрожали. Стараясь не расплакаться, она крепко впилась ногтями в ладони. — Нормально я живу, не хуже других!
Искоса поглядывая на Нину, девочки возбуждённо перешёптывались, стараясь говорить так, чтобы их слова не долетели до ушей грозной старосты.
— Гагарин летал на небо и Бога не видал, так что не стоит опираться на заблуждения, посеянные религиозными догмами, это во-первых, а во-вторых, хуже или не хуже, судить не тебе, а комсомольской организации, — упрямо гнула свою линию Юлия, не замечая или попросту не желая замечать обжигающе-неудержимых слёз, подступивших к глазам Нины. — Ты глаза-то не прячь, вон Кряжина никуда не прячет. Легко быть отличницей, если о хлебе насущном думать не надо, посмотрела бы я на тебя, доведись тебе гнуть спину на чужих людей с утра до ночи! — уже не скрывая злости, громко выпалила она. — Одета, как кукла заморская, упакована всяким тряпьём по горло, и всё ей мало! Где твоя комсомольская совесть, я спрашиваю?!
Окинув Юлию сверху донизу удивлённым взглядом, Марья с жалостью посмотрела в её пышущее неприкрытой злобой лицо и, непонятно чему улыбаясь, негромко проговорила:
— Ты несчастный человек, Юля, мне тебя очень жаль.
— Что же такого жалкого ты во мне нашла? — Поджав левый уголок губ, Самсонова с вызовом посмотрела на Марью, и одна бровь старосты взлетела высоко вверх.
— Если правда, что злоба и зависть изъедают человека изнутри, то ты скоро станешь похожей на дуршлаг. — При последних словах Кряжиной лицо правильной комсомолки вытянулось и стало напоминать узбекскую дыню. — И ещё, Самсонова, не держи на людей зла, лучше записывай в тетрадочку, а то, не дай Бог, чего-нибудь забудешь.
Золотые огни Большого приподнимали над фронтоном чёрный бархат бездонного февральского неба. Купаясь в их пронзительно-ярких лучах, шестиметровый Аполлон заносчиво-надменно взирал на величественную Москву, распростёршуюся у его ног пятнистой леопардовой шкурой. Не ощущая холода и ветра, он второе столетие удерживал в своей руке рвущуюся на волю квадригу разгорячённых лошадей и, снисходительно глядя на суетливых карликов, восхищённо смотрящих на него с грешной земли, упивался своим божественным величием.
Мягко шурша бархатом и шёлком вечерних платьев, женщины наступали тонкими каблучками на алые дорожки парадных лестниц, и, поднимаясь по витому серпантину ступеней, чувствовали себя благородными дамами со старинных гравюр. Переливающиеся огни фойе отражались в высоких узких бокалах с шампанским и, распадаясь веером ослепительно ярких пронзительных лучей, пробегали по стенам и вычурным орнаментам белоснежной лепнины потолка. Приглушённый гул голосов наполнял пространство зрительного зала однообразным мягким жужжанием, прерываемым резкими звуками какофонии оркестровой ямы. Золото канделябров перекликалось с парадным вишнёвым бархатом кресел и лож, а тяжёлые крученые кисти, удерживающие крупные фалды парчовых штор, поблескивали со сцены сияющим и немного загадочным светом.
Почти все места в зрительном зале были уже заняты, и, несмотря на то, что присутствующие переговаривались между собой негромко, почти шёпотом, гул людских голосов становился всё ощутимее. Из оркестровой ямы доносились созвучия аккордов, и, словно перебегая по невидимой лесенке вверх и вниз, прыгали отдельные нотки гамм.
Потрясённые до глубины души, Марья и Кирилл сидели на угловых местах верхнего яруса. Обозревая зал с высоты птичьего полёта, они наслаждались чудными звуками и запахами Большого, сказочного рая, принимавшего сегодня их, провинциалов из далёкой глубинки, в своём неповторимом богемном мире как равных.