Облокотившись на бархат мягких перил, Кряжин с удовольствием рассматривал одетых с иголочки мужчин и женщин и, поправляя борт изящного чёрного пиджака, думал о том, что из всех собравшихся он отнюдь не последний. Конечно, нотации Крамского, этого донельзя упёртого ограниченного партийного деятеля, были делом утомительным, если не сказать хлеще. Но в знакомстве, а вернее, в родстве с этим высокомерным выскочкой были и приятные стороны. Например, те же валютные чеки, невзрачные бумажки, открывающие доступ ко всему прекрасному, дорогому, а самое главное — запретному для простого смертного.
Балконы, бельэтаж и партер были заняты полностью, но места в ложах у самой сцены всё ещё пустовали, ожидая появления своих именитых гостей. Несомненно, попасть в Большой на «Князя Игоря» было само по себе престижно и чрезвычайно сложно, и даже места на верхнем ярусе были для публики с улицы недоступны. За одно счастье обладания подобными билетами люди готовы были стоять часами, записываясь в очередь за сутки и платя три цены вместо одной. Но места в партере или в тех же самых ложах у сцены были гораздо удобнее, и не воспользоваться помощью именитого дяди со стороны Марьи было просто глупостью.
Конечно, оспаривать, что премия — вещь замечательная, не стал бы никто, но бесплатные билеты под потолком вряд ли лучше платных в партере, хотя Кирюша мог бы побиться об заклад, что для любимой племянницы Машеньки и ложа не стоила бы ни гроша. Но хочешь не хочешь, с амбициями Марьи приходилось считаться: у самого Кирилла влиятельных родственников в партийцах не числилось, да и звание лучшего ученика на факультете ему явно не грозило: первую в своей жизни сессию в педагогическом он сдал почти на одни тройки, лишившись даже прав на радость почти каждого студента — стипендию…
— Это хорошо, что мы оказались так высоко, весь театр как на ладони, правда? — повернув к Кириллу сияющее восторженное личико, Марья протянула ему белый костяной бинокль, взятый в раздевалке напрокат. — Держи, я всё посмотрела, теперь твоя очередь, а то сейчас дадут третий звонок, свет погасят, и не будет ничего видно.
Будто услышав её слова, где-то сзади них, за стеной, в коридоре, включился звонок, и длинная торжественная трель поплыла по театру.
— Ну вот, теперь ты ничего не увидишь, — досадуя на свой эгоизм, виновато проговорила Марья, с сожалением следя за тем, как свет в зале начинает медленно меркнуть. — Прости меня, пожалуйста, я так увлеклась, что не уследила за временем.
— Да брось ты извиняться, мне и в темноте будет всё прекрасно видно, в случае чего, в антракте спустимся и обойдём весь театр. — Испытывая неловкость оттого, что слова Марьи могут быть услышаны соседями, Кирилл незаметно огляделся.
— Нет, всё-таки мне следовало подумать, что я не одна, — не унималась она.
— Маш, перестань, что ты, в самом деле! — Кивая головой на поднимающийся занавес, Кирилл заставил Марью посмотреть на сцену.
— Когда мы ещё тут побываем! — шёпотом возразила она.
— Молодые люди! — Недовольный голос из заднего ряда заставил их, наконец, прекратить перепалку и обратить своё внимание на поднимающийся под торжественные звуки фанфар тяжёлый занавес.
После первых же звуков торжественной музыки, полностью обратясь в слух и зрение, Марья буквально застыла в кресле, а Кирилл, решив воспользоваться доставшимся биноклем, приложил его к глазам и, подкрутив колёсико, настроил изображение. Обретя чёткие контуры, казавшиеся издалека крошечными и туманными, фигуры артистов на сцене стали настолько яркими и объёмными, что Кириллу почти без особого напряжения удалось разглядеть всё, вплоть до малейших деталей.
С головы до ног в собольих мехах, одетый в парчу и бархат князь гневно хмурил брови, а рядом, виновато понурив голову, стоял огромный русоволосый воин, и каждое колечко его блестящей кольчуги прорисовывалось с необычайной отчетливостью. Внезапно очутившись рядом с всесильным князем, Кирилл забыл о времени и, впившись глазами в освещённое пространство сцены, с головой погрузился в волшебное действо. Переводя бинокль с одного персонажа на другой, он вглядывался в их лица и, радея душой за русское воинство, переживал трагедию прошлых времён заново.
Перемещаясь взглядом за всемогущим князем, Кирилл неторопливо переводил бинокль вправо и, дойдя до угла сцены, неожиданно упёрся глазами в нижнюю ложу. На сцене давным-давно бушевали нешуточные страсти, а в ложу, пробираясь к элитным местам возле самых подмостков, неторопливо заходили двое, на которых, по всей вероятности, правило третьего звонка не распространялось.