— Кирилл! — Покрывшись пунцовыми пятнами, Марья широко раскрыла глаза и, прижав ладони к лицу, с ужасом ожидала, когда будут произнесены последние слова.
— Я видел её, — непослушный язык зацеплялся за зубы и ворочался во рту распухшим рыхлым блином. — Она в Москве, но, когда я скажу вам, с кем, — вздохнув, Кряжин сделал длинную паузу, но ни один из тех, кто собрался на поминках по Савелию, не решился его подгонять, — всем вам придётся прикусить языки. Она с Крамским. — Подняв тяжёлую голову от стола, Кирилл покачнулся и, вытянув вперёд указательный палец, трижды ткнул им в Марью: — С Михаилом… Викторовичем… Крамским… Её родным дядей. — Качнувшись, Марья вытянулась в струнку. — А ребёнок, которого Любка ждёт, — мой.
— Товарищи! Квадратно-гнездовой метод посадки таких важнейших культур сельского хозяйства, как горох и кукуруза, — это мощный прорыв во всей отрасли и несомненный шаг к повышению урожайности, а значит, и благосостояния всей страны в целом. Новый метод товарища Лысенко предполагает сокращение внесения химических удобрений в сельскохозяйственные почвы и вторичную обработку полей с целью уничтожения главного врага советского крестьянина — сорняка. Для этой цели предлагается обрабатывать земли техникой как вдоль посадочных полос, так и поперёк, максимально снижая вероятность произрастания на полях вредных несеменных культур…
Не отрывая глаз от разложенных на кафедре бумаг, плотный мужчина в чёрном костюме с увлечением излагал пункты доклада, предусмотрительно делая паузу в местах запланированных бурных аплодисментов и поднимая голову только в те моменты, когда одобрение слушателей перерастало в шумные овации.
Крамской сидел в одном из алых бархатных кресел горкомовского зала и, сохраняя на лице выражение предельного внимания и одобрения происходящего, с удивлением вслушивался в слова докладчика.
Сама по себе идея этого Лысенко была неплохой, тем более что с химикатами для обработки сорняков в деревнях было, прямо скажем, туговато. Но, с другой стороны, проходя тракторами по полям дважды, нужно было вдвое больше затрат: и техники, и рабочих рук, и бензина. И потом, какая же требовалась геометрическая точность при посадке семян, чтобы прополоть поле крест-накрест, вырезая исключительно сорняки и не тронув того же гороха? Вспоминая поля в Озерках, Крамской мог допустить, что хороший тракторист будет в состоянии нарезать ровные полосы для посева. Но как уложить в эти полосы семена так, чтобы и поперёк они образовывали исключительно ровные ряды, Михаил не мог уразуметь никак.
Украдкой оглядываясь по сторонам, Крамской ожидал увидеть те же сомнения на лицах у товарищей по партии, но, кроме торжественности и осознания эпохальности принятия сегодняшнего решения для истории, на них не было ровным счётом ничего. Глядя на освещённый десятками ярких прожекторов президиум, мужчины в тёмных костюмах, важно нахмурив брови, внимали голосу низенького близорукого толстячка на трибуне и, сложив на коленях руки, готовились выражать единодушное мнение.
Михаил принял подобающую случаю позу, выпрямился и, демонстрируя своё единение с залом, приготовился восторженно встретить решение конференции. Продуктивные идеи отдельной личности из зала не могли изменить заранее напечатанного и одобренного во всех высших инстанциях решения, тогда зачем лезть на рожон? Поставить собственными руками крест на партийной карьере мог только исключительно недалёкий человек. И пусть по решению съезда всех бурёнок всего советского животноводства поят калорийным какао, он, Крамской, могилу себе копать не намерен, — придерживаясь общей линии партии и правительства, при любом раскладе он поднимет руку и проголосует «за».
— Мариночка, будь так любезна, мне сто граммов «Столичной» и пару бутербродиков с красной икоркой, — подавая новенький хрустящий червонец, Крамской одарил буфетчицу начальственной улыбкой, благожелательной и строгой одновременно.
— Одну минуточку, Михаил Викторович. — Налив в мерную мензурку водки, Марина осторожно перелила содержимое в пузатую рюмочку с золотой каёмочкой и, плотно закрутив винтовую крышку на бутылке, выложила на небольшую плоскую тарелку два бутерброда. — Приятного аппетита!
— Спасибо.
Получив сдачу, Михаил заботливо расправил смятые уголки рублёвых купюр и, аккуратно убрав бумажные деньги в одно из отделений шикарного портмоне, щёлкнул кнопкой оттопыренного кармашка для мелочи. Требуемую сумму, честно говоря, сущую безделицу, он мог бы легко набрать и монетами, не разменивая красненькой, но вытряхивать на тарелку пятаки в горкомовском буфете было как-то не принято, как, впрочем, и пересчитывать сдачу. Последнее объяснялось очень просто: исходя из соображений здравого смысла, ещё ни разу за многолетнюю службу ни одной из буфетчиц не пришло в голову обсчитывать своих высокопоставленных клиентов.