Сергей, дошло до нее. Таня теперь сама стала — Сергей. Если лягушка превратится в принца, что-то от лягушки же останется? Если постараться — увидишь, проглядывает выпученными глазами. Значит, нет, не Сергей. Это все еще была Таня, только другая.
Таня там прожила три дня. На их месте, отрыла завернутую в целлофан палатку и одеяло, что спрятал Володя. Там шли дожди, и палатка промокла; к Володиному появлению в следующем году превратилась бы в сгнившую плесень, труху. Но дождей не было, когда Таня там была. Завернула, закопала обратно, когда уезжала.
— На луну смотрела? — потребовала подруга с острым любопытством. Она сама смотрела, выходила из общежития и смотрела, потом по решетке обратно.
— Смотрела, — сказала Таня.
Три туда, три туда, еще два и два — в пути. Чуть-чуть опоздала относительно деканатской бумажки. Никто ее ни о чем не спросил; семейные проблемы, вернулась — спасибо, эти деньги были, иди учись.
Так что про смерть? Кто говорил «смерть» — Таня про смерть ни слова не говорила, и все эти покойники в начале, ламца-дрица гоп-ца-ца. Не ложится. Не складывается. Смерть — нет ничего, а эти, кто пышно объявляют «я умер», ходят, еще детей нарожают. Через тридцать пять лет началась война, если б кто-то в бухте тогда сказал бы — да хоть через сто — это бы прозвучало как плоская постапокалиптическая фантастика. Жанр этот позже стал популярен.
А было! Что-то проскочило, да точно — Дато. Это он шипел «хохлы хохлы» — огоньку не поделил с украинской диаспорой? Сергей его быстренько вернул в чувство. Загарпунил под жабры, как только он умел. Что-нибудь про грузино-азербайджано-армяно-турецкий эдем. Хотя по нём видно, что всеми этими черножопыми нациями равно брезгует (такого слова в лексиконе не содержалось; подруга, та могла бы ляпнуть с кондака. При этом сама подобной разборчивостью начисто не страдала: еврей, казах, и ныне дикий тýнгус, хоть с негром бы прыгнула в постель — абстрактно; конкретно — практиковала совершенную асексуальность на расстоянии от своего спутника жизни. Может, просто плохо просили).
Когда полетело, они встречались за бутылкой. У обеих в глазах: так что это? мы бомбим — Сергея? А они — бухту бомбят? Если самое главное, что в жизни случилось, вообще ничего не изменило. Это как Бах — только мучительней становится разрыв. Лучше не слушать. Не жить. Куда ты денешься, живи. Может, еще встретитесь. Не получилось тогда — получится вот сейчас. Здесь. Навсегда в этой бухте. Убейте, если сможете, ну-ка.