Сергей постелил под собой свитер, оставил, чтоб и ей сесть. Сегодня он висел у него на поясе, на связанных рукавах. Ну да. Жарко.
Места ровно на двоих; не знаешь, так и в жизни не придет сюда забраться. Был он здесь с кем-нибудь с какой-нибудь девушкой? Конечно.
— Можешь прыгнуть. Тут глубоко, не разобьешься.
— Я не умею плавать, — сказала Таня.
— Я тоже.
Дефективные приехали на море. Что будет, когда один из них отсюда свалится? Другой не сможет его спасти. Бухта рядом — а далеко.
— Твоя подруга умеет.
Таня промолчала. Он боком повернул голову.
— Мне тридцать один.
Таня промолчала. Что сказать: «поздравляю»?
— Я думал, вы уехали. Пришлось задержаться. Так спешил.
— Мы и уехали, — сказала Таня.
— Больше не увижу их, думал.
— Мы приехали, — сказала Таня.
— Ну вот, — обрадовался он.
Таня думала точно так же. Ну вот.
Как будто этим он наконец ее отделил. Как будто нужны были предисловия. Если б она хотела отдалиться — она бы свалилась. В воду.
Таня закрыла глаза, отдаваясь чувству его языка, пахло водорослями, как и всё тут.
Все-таки отдалился. — Чё здесь делать? Забрались не пойми как, — как будто не за ним она ступала сначала по камням; потом карабкалась. — Мы б могли прыгнуть, прям так, — они такие: сидят, — а мы такие, выходим! Если б были такие, как твоя подруга. Но мы не умеем!
— Пошли курить. — Нечего здесь делать.
Таня повернулась и полезла обратно, первая теперь, места там было — не разминуться.
—
Какие-то деньги.
Сергей умотал в поселок «до почты». Пришел опять почти к вечеру. Таню свистнул, как собачка побежала, явились — щеки аж маслятся: приобщил к большой жизни на набережной, где уж нам, хипанам. Таня улыбается как крокодил, съевший поросенка, а у него на руке Танин браслет, большой, черный, действительно мужской. Но ей шел.
— Перевод получил, — пояснил Игорек подруге тет-а-тет, — от жены. …Шутка!
Шутники все. Улучила момент, когда отошел — поссать не иначе, скоро будет до ветру с собой таскать. Тане сказала, понизив голос:
— Надо уходить.
— Зачем?
А уже вернулся.
— Сыграешь? — просит. — Я первую твою, как услышал — так с тех пор и не моюсь!
— Я не могу по заказу.
Я на я. А в Ялте могла. То другое.
Тут Слепой, опять пришпилился. Полуоткрыв полузакрытые глаза, мудро сказал: надо позвать Колю хохла.
— О! — так и подпрыгнул. — Колю хохла!
Она думала, придут украинцы — а пришел какой-то цыган с той стороны; с ним прицепом Валера тоже симферопольский, но не из «семьи», кудри, как у Оззи Осборна, красивый, морщинистый, «музыкант» — с ним прицепом девочка четырнадцати лет, «с детдома», как поведал Сергей Тане, а Таня ей доложила, «сбежала, Валера растит, второе лето, скоро женится». Довольно удачно сымитировали Чистякова.
Зачем..? Там палатка! Там можно лежать, в конце концов, голой, и здесь можно, никто бровью не поведет, — где? У всех на головах? Пошла купаться в темноте. Вода гладкая, теплее воздуха, а вышла на берег — без музыки: ссора.
Коля хохол — или кто-то — или Коля хохол одобрил кого-то — что к нему вписались «по обмену», так делалось, они туда — потом ты сюда. Или просто по наводке. Пока хозяин в отъезде. И вот неизвестный (им с Сергеем известный) хозяин жилплощади не только хорошо наварился (…с американцев?); еще и артефакты остались после гостей. Особенно Колю поразил какой-то моток розовых ниток размером с дыню. Сергей взвился.
— Они правильно понимают, что здесь туземцы за розовые нитки будут коню позвоночник ломать. Я не против доллара. — (А то! до почты слетал.) — Просто не хочу. Я к Папазолу пойду, бухгалтером.
Как будто к нему кто-то обращался. «Сергей! Сдай квартиру американцам за пятьсот долларов». Коля хохол же просто рассказал в рамках всеобщих прибауток и телег, за косякокурением. Коля пробовал возразить — раз, пробовал — два, плюнул и ушел точно так же как раньше Дато. Когда он вшел, Игорек вздумал пошутить: «это тебе не коню позвоночник ломать» — досталось и Игорьку. (Всё равно это стало потом таким присловьем. Сергей и сам потом повторял, когда отмяк.) Вообще, спать пора.
…Но, когда разошлись, остались буквально двое-трое (и, между прочим, Виктор) — круто всё повернул на 180°. Спорт такой: всех опустить, потом той же владетельной рукой приподнять. Куда — вознести! Невозможно было устоять — трындел, как на радио, изобретал абсурдные сочетания, словоформы. «Смешным я на это смеялся!» «Нас развели. А где фотографии? Что нас развели?» Да не в этом: у другого бы не прозвучало, или встречено было раздумьем — смешанным с недоуменьем, а просто — Сергей. Девчонки сгибались пополам. Витька, захлебываясь, перехватывал (и не ломал высоту, неожиданно остроумно) — из кожи вон, стремясь оправдать награду «верным». Сейчас обратно сползутся, так уже тоже бывало. Словно предчувствуя — словно нельзя было уйти, не раздув добела этого… «костра любви». Сергей встал. «Покажу палатку».