В эти самые минуты в одной из комнат своего обветшало-старинного дома на окраине Токио сидел, уставившись в зеркальце, профессор империи Кувяси. Могучий телом, лег тридцати пяти человек. Маленькое круглое зеркальце умещалось в его ладони, и он, не отводя глаз, смотрел в него с особым сладострастием. Кувяси видел обнаженную принцессу Цюжукай. Вот на всю площадь зеркальца ее округло-белая, трепетно вздымающаяся грудь.
Кувяси облизнул сухие губы, сжал ладонь и, жарко дыша, снова разжал ее, повернул зеркальце и в нем Цюжукай уже в другой позе. Близко, совсем близко ее припухло-алые, вздрагивающие, так и притягивающие к себе губы. Не выдержав, вздохнул, повернул еще, и зеркальце показало изнывающему профессору всю нежную шелковистость ее нетронутой солнцем шеи. У Кувяси помутнело в глазах, голова пошла кругом, и он, валясь набок, забился в жгучей дрожи, прижимая к груди зеркальце. Ему чудилось, что он в ласкающих объятиях красавицы-принцессы. А когда поднял голову и снова жадно взглянул в зеркальце, в нем уже не было никакого изображения. Встал, недовольно вздохнул, поправил сползший в сторону галстук, подошел к телефону.
— Полиция? — спросил со всей важностью.
Начальник полиции генерал Цусимото сидел, нахохлившись, в своем кабинете и, никого не впуская к себе, все еще с каким-то страхом думал о недавнем, так потрясшем его событии. Его так и подбросило в кресле, когда раздался неожиданно-резкий телефонный звонок. Он схватился за трубку.
— Говорите… Говорите же, что надо? — произнес он с дрожью в голосе и так торопливо, будто за ним гнались враги.
— Начальник, — сказал профессор, — когда народ Токио уснул на три минуты, бодрствовали только вы. Не вздумайте сообщать. Никто не должен знать об этом, в противном случае не ждите от меня пощады.
У начальника затряслись руки и губы, не то от страха, не то от гнева. Он выронил трубку. «О, упаси всевышний!..» — забормотал он, будто охваченный приступом лихорадки. Человек, который усыпил весь город, выходит, здесь?! Начальник поднял трубку.
— Вам известно, по какой причине вы не спали, когда спал весь Токио? — спросил профессор.
— Нет, — сказал начальник, меняясь в лице.
— Взгляните на свою ладонь…
«О-о, почему я этого не заметил?» — содрогнулся начальник, увидев на ладони маслянисто-желтое шершавое пятно, наподобие пыльцы, остающейся на пальцах от крылышек мотылька или бабочки. Стараясь успокоить себя, начальник уселся поглубже в кресло и задумался. Постепенно начал настраивать себя на мысль, что теперь вся судьба Токио в его руках. Это приободрило его и несколько рассеяло его испуг. А вскоре он и вовсе заважничал:
— Кто же, если не я, ответит за это безобразие в Токио?! — вскинулся он, словно готовый к любым чрезвычайным действиям. — Нужно немедленно найти его!
Вошел, низко кланяясь, секретарь.
— Сейчас же собери у меня всех агентов и сыщиков. Есть срочное… Да-да, государственной важности дело, — сказал начальник, сурово сдвинув брови. Секретарь выскользнул за дверь.
Генерал вспомнил о ладони. И снова в него вселился угнетающий страх. Пугаясь, старается не смотреть на свою правую руку, отодвигает и прячет ее за спину. Она кажется ему чужой и даже не рукой, а какой- то чертовщиной, пиявкой, присосавшейся к его телу. «Ай-яй, так немудрено превратиться и в ребенка», — отгоняет он от себя страх. Но из этого ничего не получается. «Сегодня я пожимал руку только одному человеку. Кто же… Кто же это?» Нет, не может вспомнить. Не дает думать, не дает сосредоточить мысли ладонь. Мешает и наводит ужас.
— Надо найти, надо найти!
Голова вспухла от всего этого. Да и сердце не на месте. Начинает мучительно вспоминать, кому он пожимал сегодня руку, а то, вздрогнув, похолодев весь, косится на свою ладонь…
— Воды, воды, дайте воды! — вскричал, задыхаясь, генерал.
Момодзо, бывший секретарь короля химии Тоямы, был человеком, который нередко загорался довольно странными желаниями. Еще пять лет назад, когда он служил в банке, им овладела грандиознейшая мечта: «Эх, окажись в моих руках все богатства Японии…» — думал он. Пустые, несбыточные грезы. Однако они превратились в навязчивую мысль и преследовали его всегда и всюду, что он даже стал верить в их осуществление.
В эту самую перу, когда Момодзо витал в своих умопомрачительных мечтах, он неожиданно возвысился, став секретарем короля химии. Случилось это потому, что Тояма сблизился с его сестрой Сада-сан — актрисой императорского театра. Узнав, что тепленькое место досталось ему только из-за того, что его сестра, соблазнившись толстым кошельком Тоямы, продала себя этому плотоядному старику, он поначалу вспыхнул было, возмутившись, но неожиданная мысль о том, что богатства, высокое положение и влиятельность Тоямы как раз-таки могут оказаться полезными в осуществлении его мечты, моментально погасила в нем возмущение, стыд и гнев. Он даже обрадовался, чувствуя, как счастливо стучит его сердце.
Еще мальчишкой ему приходилось каких-то дней пятнадцать заниматься физикой. С той поры он считал себя знатоком этой науки. Как-то осмелился даже заявить королю химии: «Мы физики, а потому в химии мало что смыслим». К тому же Момодзо волей случая был хорошо знаком с профессором Кувяси. В какой-то мере знал, чем он занимается, видел некоторые опыты, которые ставил Кувяси. Все это вызывало интерес и увлекало Момодзо. Он поражался, но порой пугался невообразимо смелых и, как ему казалось, очень уж опасных опытов и коварных замыслов Кувяси. И в дом-то его Момодзо входил всегда осторожно, со страхом, озираясь по сторонам, будто здесь его подстерегает что-то страшное или же кто-то выслеживает и наблюдает за ним. Но все же не переставал приходить к профессору и как-то раз заверил его:
— Ничего, ничего… Мы в любое время раздобудем нужную сумму для опытов. Мне поможет Тояма.
Но князь Тояма не только не помог, а, вызвав однажды к себе Момодзо, объявил о его увольнении.
— Ты не годишься в секретари, — сказал он. — Мне нужен человек, который хотя бы мог отличить белое от черного, иприт от кислорода…
Момодзо ушел, как побитый. Но все-таки теплилась маленькая надежда: «Стоит ли беспокоиться, когда у меня есть такая сестра?..» И он, вернувшись через некоторое время, чуть-чуть приоткрыв дверь, заглянул в кабинет Тоямы. То, что он увидел, обожгло ему кровь. Его сестра, красавица Сада, актриса императорского театра, раскинувшись в сладкой истоме, лежала на широком диване. Бесстыдно обнаженная по пояс, она, кокетливо посмеиваясь, поигрывала со стариком, а он, опьяненный князь Тояма, прикрыв глаза, повизгивал и обнюхивал ее, лаская пышную грудь актрисы. Потом она, слегка подняв ногу, грациозно опустила ее на спинку дивана. Шелк платья скользнул с колена… С покрасневшими от соблазна глазами Тояма накинулся на свою любовницу. И в этот момент Момодзо, не стерпев позора, с силой распахнул дверь. Красавица Сада приподняла голову и возмутилась:
— Убирайся!.. Убирайся вон, негодяй!..
Растерянный Момодзо захлопнул за собой дверь. И после этого случая он никогда больше не появлялся здесь.
В числе тех, кто неожиданно уснул на улице, был и он, Момодзо, бывший секретарь короля химии. Проснувшись, с недоумением заметил поднимавшихся с мостовой людей: «Что это?» — подумал он, не чувствуя и не подозревая, что и сам всего секунду назад оторвал свое тело от земли. Лишь потом обратил внимание на свою испачканную одежду. Удивился и этому. «Откуда пыль и грязь?..» Отряхнувшись, влез в трамвай и покатил к западной окраине города. Сойдя с трамвая, оказался вскоре у небольшого двухэтажного дома. Осторожно вошел, боязливо оглядываясь. Заглянув в одну из комнат, повертев головой, увидел растянувшегося на полу профессора Кувяси. Никак мертвый? Подходить не стал, испугавшись, спрятался за стену. После услышал, как профессор, встав, взялся за телефонную трубку. Момодзо оказался невольным свидетелем разговора профессора с начальником полиции. Моментально представил себе с ужасом ту картину на улице, вспомнил о своем испачканном костюме, когда до него донеслись эти жуткие слова: «Когда народ Токио уснул на три минуты, бодрствовали только вы…» У Момодзо, казалось, волосы встали дыбом, какой-то удушающий ком, подкатив к горлу, удержал его от крика.