— Что с ним? — тревожно спросил Гроздев.
— Ранение в живот. Рана нанесена огнестрельным оружием крупного калибра. Странно только, что мы не слышали выстрела.
— Ранение серьезное?
— Да.
Бахтадзе сделал раненому перевязку.
Стиснув зубы, Каширин тихо стонал, пытаясь приподняться на локтях.
— Не теряйте времени, товарищи… Я уж сам как-нибудь доберусь до границы… — тихо сказал он.
— Не спорь, дорогой, лежи смирно, — ласково сказал врач.
Когда перевязка была закончена, Гроздев приказал Майзлину и Петрову доставить лейтенанта на заставу. Раненого осторожно взяли на руки и, пригнувшись, понесли к границе.
Положение становилось напряженным. Было очевидно, что за разведчиками ведут наблюдение. Продвигаться дальше всем отрядом не было возможности. Оставалось одно — использовать мимикрии и двинуться дальше одному. Гроздев так бы и поступил, но, рассматривая в бинокль местность, он неожиданно заметил вдалеке человека, лежащего на земле.
Инженер передал бинокль Бахтадзе.
— Посмотри, Яков, что там такое?
— Человек… На нем форма польского офицера. Лежит на спине и обматывает руку чем-то белым… Похоже, что делает перевязку.
«Странные вещи творятся на этой границе, — подумал Гроздев. — Кто этот человек? Может быть, это он ранил Каширина, а может быть, и его самого подстрелили…»
— Что будем делать, Миша? — спросил Бахтадзе.
— Мы должны захватить этого человека живым. Понятно, товарищи? — спросил Гроздев.
— Очень даже понятно, товарищ начальник, — ответил Симоненко.
— Ясно, — тихо сказал Гущин.
Гроздев внимательно посмотрел на бледное лицо сапера.
— Что с вами, Гущин? Э, да у вас плечо в крови…
Гущин смутился.
— Чуть царапнуло…
Инженер торопливо расстегнул ворот гимнастерки красноармейца.
— Ну-ка, Бахтадзе, — сказал Гроздев, — посмотри, чем тут его царапнуло. — И, обращаясь к Гущину, строго спросил:
— Что же вы молчали?
— Боялся, товарищ начальник, что на заставу отошлете. А рана пустяковая…
Бахтадзе смыл с плеча Гущина кровь, осмотрел рану, сделал перевязку и сказал:
— Считаю, товарищ начальник, что Гущин может остаться с нами.
Гроздев приказал оставить на берегу ручья все лишние вещи и окружить офицера с четырех сторон.
Гущин попросил разрешения обойти офицера с тыла и пополз первым. Вслед за Гущиным направились с разных сторон Симоненко и Бахтадзе.
Гроздев двинулся последним. Ползти было неудобно. Жесткая трава царапала руки, мелкие камешки, проникая под одежду, вонзались в тело.
Чтобы удобнее и быстрее двигаться, Михаил чуть приподнялся, но в это время над ним просвистела пуля, сорвав с головы фуражку. Вздрогнув, Гроздев снова лег на живот и навел бинокль на офицера. Офицер лежал все в том же положении, и по его виду незаметно было, чтобы он только что стрелял.
Когда разведчики совсем близко подползли к офицеру, они увидели, что он лежал неподвижно с закрытыми глазами, точно мертвый. Левая рука его была забинтована. Сквозь бинт просачивалась кровь, мундир тоже был запачкан кровью. Оружия ни в руках офицера, ни возле него не было.
Гроздев подполз вплотную к раненому и дотронулся рукой до плеча.
Офицер вздрогнул и испуганно посмотрел на разведчика.
— Кто вы такой? — спросил Гроздев.
Офицер молчал.
— Кто вы? — настойчиво повторил свой вопрос Гроздев.
— Я польский офицер, — тихо по-русски ответил раненый, — а вы советские командиры?
— Да.
— Как вы сюда добрались? Это же немыслимо…
— О нас не беспокойтесь, — перебил его Гроздев, — рассказывайте о себе.
Офицер помолчал и, заметив у Бахтадзе фляжку, попросил воды. Пересохшими губами приложился к горлышку и жадно выпил несколько глотков.
— Рассказывать особенно нечего, — сказал офицер. — Я командир зенитного полка. Три дня назад меня прикомандировали к Особому корпусу генерала Пеггендорфа. Пеггендорф назначил меня начальником третьего сектора первой зоны. Вчера вечером я случайно узнал, что есть секретное приказание удалить из Особого корпуса всех поляков и лиц, не принадлежащих к фашистской партии. Вчера же вечером от несчастного случая погиб мой товарищ майор Владыевский. Опасаясь, что такой же несчастный случай может произойти и со мной, я решился бежать сегодня утром, выключив все орудия своего сектора. Как видите, мне сравнительно благополучно удалось добраться до этого места…
Разговор утомил раненого, и он замолчал.
— Почему вам удалось добраться только до этого места? — спросил Гроздев.
— Почему? — переспросил офицер. — Оптические батареи, временно выведенные мною из строя, снова пришли в действие. В этом я убедился, получив сразу две раны: в плечо и руку. Удивительно, как вы ухитрились добраться до меня. Орудия оптических батарей никогда не дают промаха. Надеюсь, вы не собираетесь проникнуть дальше?
— Допустим, что собираемся, — сказал Гроздев.
— Это вам не удастся, — заявил офицер. — Нелепая затея! Вы, очевидно, не имеете ни малейшего представления о первой зоне. Оптические батареи этой зоны приводятся в действие фотоэлементами, чувствительными к самым незначительным изменениям не только рельефа местности, но и ее окраски. Любое световое пятно, появившееся в секторе обстрела оптических батарей, мгновенно регистрируется фотоэлементом, который приводит в действие орудия батареи. Прицел орудий ведется с помощью тех же фотоэлементов… Откажитесь от своего намерения…
Гроздев ничего не ответил, а Бахтадзе твердо сказал:
— Увы, но мы не привыкли отказываться от своих намерений, господин офицер.
Поляк удивленно взглянул на врача и попросил еще глоток воды. Когда он напился и почувствовал себя несколько лучше, Гроздев сказал:
— Мы не можем оставить вас здесь. Вам придется последовать с нашими людьми к советской границе.
Гроздев написал короткое донесение, вложил его в конверт и передал Симоненко.
Офицер боялся сдвинуться с места, но Гущин и Симоненко взяли его за руки и потащили за собой.
Когда они отползли довольно далеко, Гроздев сказал:
— Пора.
Он снял с себя гимнастерку, достал из кармана комсомольский билет и подал Бахтадзе:
— Возьми на сохранение, Яков.
Бахтадзе вынул свинцовый пакетик, высыпал из него в банку с бесцветной жидкостью зеленый порошок, обмакнул в раствор вату, и она сразу стала зеленой, как трава.
— Давай, — сказал Гроздев, протягивая руку.
Бахтадзе провел ватой по голой руке Михаила. Узкая влажная полоска окрасилась в зеленый цвет, совершенно не отличавшийся от цвета росшей в поле травы. Краска показалась Михаилу очень теплой, почти горячей.
— Кажется, мне не придется дрожать от холода, Яша, — пошутил он и, указав на маленький радиоаппарат, добавил:
— Связь будем держать ультраприемниками. Жди меня с Гущиным здесь часов до восемнадцати-двадцати. На всякий случай постарайтесь окопаться.
«Неужели Ильичеву не удастся найти противоядие?» — тревожно думал Бахтадзе, смазывая Михаила мимикрином.
Тело Гроздева медленно покрывалось зелеными полосами. Полос становилось все больше и больше… Казалось, на теле Михаила появляется такая же трава, как и вокруг него, будто отразилась она в нем, как в зеркале.
— Вот и готово, — сказал Михаил. — Попрощаемся.
Яков крепко обнял Гроздева, разжал руки и сразу потерял его из виду.
Гроздев отполз от Бахтадзе и осторожно поднял вверх руку, ожидая выстрела. Выстрела не последовало. Гроздев встал на колени и медленно выпрямился. Минуту он постоял, прислушиваясь. Махнул Бахтадзе рукой, улыбнулся, вспомнив, что тот не может его видеть, и уверенно пошел вперед.
Идти без компаса и без карты было трудно, приходилось ориентироваться только по солнцу. Местность была всюду одинаково голая, лишь вдалеке, у горизонта, виднелась какая-то растительность. Гроздев догадался, что за этой растительностью должна находиться первая зона, и очень сожалел, что у него нет бинокля. Инженер взял с собой только ультраприемник, величиной со спичечную коробку, и такого же размера фотоаппарат.