Переправа была окончена. Я не мог не зааплодировать.
— Сколько? — коротко спросил полковник.
— Двадцать восемь минут.
— Черт! Это много, это очень много! Возвращаемся обратно.
Мы вернулись другой дорогой и все время полковник был задумчив. Видимо, он высчитывал, комбинировал, а впрочем, кто знает, что крылось за этими серыми, холодными глазами.
В нашей мастерской, которая за последнее время стала нашей квартирой, я за ужином решился спросить полковника:
— Какое предельное время вы считаете возможным для переправы?
— Десять минут! И это будет сделано. На любую операцию: переправу, подъем, спуск — десять минут. Не больше!
— Вы дадите ему какое-нибудь название?
— Здесь его, вероятно, станут называть «танк смерти».
Он говорил холодно и отрывисто. Холодок пробежал по моей спине и я вспомнил залп, который уничтожил моих товарищей, а меня сделал соучастником полковника, его помощником.
Я подходил к грани и должен был начать действовать.
Это произошло через два дня.
Я проснулся ночью от тихого разговора в нашей комнате. Я прислушался и, вероятно, пошевелился, потому что сразу услышал окрик полковника.
— Вставайте!
Интуитивно почувствовав, что я не должен вставать, я не пошевелился, а только сонно вздохнул.
Голос «правителя» заканчивал фразу:
— … И вы должны это сделать. Обстоятельства заставляют нас торопиться. Я тре… я прошу вас… конца фразы я не расслышал.
Наступила пауза. Потом прозвучал спокойный голос полковника:
— Хорошо, дайте мне карту!
— Василий Васильич, карту!
Кто-то звякнул шпорами. Молчание и потом третий голос начал объяснять:
— Вот до этой деревни, потом влево, до разрушенного здания, здесь верста, отсюда…
Соблюдая все предосторожности, я повернул голову. За столом сидел правитель, а по обе стороны склонились две фигуры: полковника и того, третьего. Как я пожалел, что у меня не было в эту минуту револьвера: головы находились на одном уровне и, при удаче, это был бы эффектный выстрел. Нечаянно я сделал неосторожное движение. Койка заскрипела. Я постарался отвернуть голову и зачмокал губами, как спящий. Быстрые шаги направились ко мне и сухая тяжелая рука потрясла меня за плечо:
— Вставайте!
Я вскочил.
— Спокойно. Стойте здесь.
Я вытянулся у койки. Две головы повернулись в мою сторону, но я был скрыт темнотой и стоял неподвижно. Полковник вернулся к столу.
— Через час я буду готов. Результаты, — он щелкнул крышкой часов, высчитывая время, — около восьми утра.
Он приложил руку к козырьку и пошел провожать уходящих.
Я стоял и ждал. Он вернулся и крикнул от стола:
— Идите сюда. Через час мы выходим. Осмотрите машину и приготовьтесь.
— Опять испытание?
— Мы идем через час и… никаких вопросов!
В этой машине, как в живом организме, было все гармонично и целесообразно. Можно было ее не проверять: она работала как сердце здорового человека.
Темная ночь. Я веду танк. Полковник сидит рядом со мною в странной задумчивости.
Прибыли в деревню. Здесь, вероятно, нас ждали. Кто-то звякал шпорами, кто-то докладывал полковнику, вышедшему из автомобиля, какие-то тени осматривали, ощупывали машину. Я не знал, куда мы идем, но понимал, что сегодня будет уже не испытание, а «работа». Я не видел для себя выхода и должен был выпить чашу до конца.
Двинулись дальше. Дорога привела нас к маленькому плато. Кругом высились горы. Полковник поднял руку и я остановил машину.
— Выходите! — скомандовал он солдатам и они, сопя и стараясь не греметь винтовками, сползли на землю.
— Эх, ночка-то какая! — вырвалось у одного.
— Тише ты с ночкой. Даст он тебе ночку…
— Поставьте машину лицом к скале! — сказал полковник.
Фонари бросали ослепительный свет на бурый массив камня.
Полковник сел к мотору и опять гибкая сильная лестница поползла вверх.
— Свет, свет!..
Я направлял свет за ползущей лестницей и остановился, когда увидел темную зелень елок, венчающих площадку скалы.