— Парфенов у меня на четвертом промысле бурит, — отвечал азербайджанец. — А Шеин вот у него в Рамбекове.
Нарком посмотрел в сторону Емчинова и встретился с ним глазами.
— «Рамбеконефть»? — спросил он быстро. — А что, проложили уже к вам электричку? Давно пора... Да что же мы стоим, товарищи! — прервал он свои расспросы. — Я думаю, у вас времени мало. Вечером соберемся в комбинате, а сейчас надо ехать.
«Не узнал, — думал Емчинов, направляясь вслед за наркомом к служебному проходу. — Если бы узнал, то тотчас пожелал бы уточнить, где и когда встречал. А то, видно, я для него новое лицо». Успокоенный этим, он захотел быть поближе к гостю. Обогнал азербайджанца и пошел рядом с Семеном Алексеевичем. На площади перед вокзалом они постояли немного. Какие-то люди в кожаных пальто спорили вполголоса о том, хватит ли машин и кому с кем ехать.
Семен Алексеевич задавал вопросы, быстро, живо взглядывая на собеседника. Его глаза, казалось, говорили: «У меня нет времени узнавать вас подробно, я стараюсь схватить главное и потом отгадать остальное».
Семен Алексеевич обратился к азербайджанцу:
— В прошлом году Парфенов давал проходку в среднем шесть тысяч на станок-месяц. А что показали в этом квартале другие мастера?
— Парфенова пока никто не перекрыл, — ответил азербайджанец, бессознательно придавая голосу восторженное выражение. — Таких мастеров, как Парфенов, надо поискать.
— А это хорошо или плохо? — спросил Семен Алексеевич.
Азербайджанец недоуменно посмотрел на наркома, помолчал и ответил уже другим, озабоченным голосом:
— Плохо, конечно. Я хотел сказать, что Парфенов замечательный мастер. Но почин его мы еще не вполне освоили. Нет, не освоили. — Азербайджанец как бы спускался вниз по ступенькам, и с каждой ступенькой голос его звучал тверже и искреннее. — Понимаешь, одно дело рекорд, а другое — повседневная норма. Тут много мелких причин мешает — плохая связь между цехами, отставание подготовительных работ к бурению, нечеткое разграничение ответственности и многое другое. Мы говорили об этом с Парфеновым. Пожалуй, тут нужна организационная ломка.
— Завтра же повидаю Парфенова и Шеина, — сказал Семен Алексеевич, и по лицу его было видно, что он доволен ответом азербайджанца. — Надо укрепить положение мастера, — как ты думаешь?
— Обязательно надо укрепить — ответил азербайджанец. — У меня в докладе уже намечено кое-что...
В докладе, подготовленном сураханским управляющим, ничего такого намечено не было, но там были изложены факты, подкреплявшие мысль наркома, и управляющему казалось, что эта мысль приходила ему и раньше в голову.
Емчинов внимательно прислушивался к разговору и прикидывал в уме, удастся ли ему до совещания переговорить с Шеиным и подготовиться к выступлению в том новом плане, который он уловил из слов наркома. Он был так занят этими мыслями, что новый вопрос наркома застал его врасплох.
— А мы с вами уже встречались где-то, — сказал Семен Алексеевич. — Постойте-ка, не на московском ли активе?
— На московском... в тридцать втором году, — не смигнув ответил Емчинов.
На самом деле он встречался с Семеном Алексеевичем не в тридцать втором, а в тридцать четвертом году, вместе с Татаровым. Эта ложь вырвалась у него инстинктивно — сначала сказал, а потом уже понял, почему так сказалось, и пожалел об этом.
— А в Рамбекове давно? — спросил нарком.
— Еще нет года. До меня здесь порядочно наломали дров... — прибавил он, сообразив, что нарком должен еще помнить Тоцкого.
— Оправдываться будем после, — добродушно перебил Семен Алексеевич. — Так едем? — обратился он к азербайджанцу, отворившему дверцу машины.
Емчинов уселся в автомобиль рядом с наркомом, а сураханский управляющий занял место возле шофера. И когда выехали на широкую улицу, спускавшуюся к морю, загудели стекла под напором ветра и открылся залив, серо-свинцовый, с белыми барашками волн и далекими дымками судов на рейде, Семен Алексеевич задумчиво проговорил, обращаясь к Емчинову:
— Щедрый, великолепный край. Недаром лучшие люди наши отдали здесь свою кровь.
И Емчинов, который двадцать лет тому назад сражался в этих местах, ответил, не задумываясь, без запинки:
— Жемчужина Закавказья, Семен Алексеевич.
Вечером после гудка Анна Львовна обычно задерживалась на площадке. По поручению партийного комитета она организовала для сезонников занятия по техминимуму. Первое время они посещали занятия не очень охотно. Вели себя шумно, слушали безучастно и нарочно задавали нелепые вопросы, чтобы посмеяться. Но вскоре некоторые из них заинтересовались предметом, а одного, самого грамотного, Анна Львовна даже решила поставить на монтаж трубопровода. Это был тот самый землекоп, по имени Кирьяк, — коновод и заводила, которого Анна Львовна подозревала в истории с лопатами.