Солнце светило по-весеннему. Дымились лужи на черной земле, и в каждой из них плавал осколок солнца. На востоке клубились сваленные в груду зимние облака, ветер уминал их и складывал впрок, в просторные сундуки за горизонтом. Широкий полинявший флаг на межевой арке свивался и хлопал рваным полотнищем, размахренным зимними ураганами. Дальние холмы казались вымытыми, до того ясны были их очертания. Блестели лужи, фарфоровые чашки на телеграфных столбах, лакированные кузова автомобилей, и какая-то стекляшка на склоне Каштанного бугра сверкала так, словно ветер раздувал там костер ослепительного голубого пламени.
— Я искал Шеина, — отвечал Емчинов невпопад, тоже как будто придавая значение не словам, а тому, что стояло за ними. — Шеина нигде нет, зато тебя я нашел, — прибавил он, склоняя к ней голову и улыбаясь. — Домой идем, баста.
Минуту назад он и не думал возвращаться домой, а теперь не понимал, как мог он искать Шеина и обдумывать то, что надо ему сказать. Теперь все это казалось неважным, а важен был только этот бестолковый, скачущий разговор, тесная теплота в руке и плече и неуловимый взгляд жены из-под густых, припудренных пылью ресниц.
— Нет, ты в самом деле занят? — спрашивала Аня, слегка отталкивая его руку. — Тогда поезжай, милый. Я тебе не помеха.
— Да нет, успею. Шеина мне теперь не найти.
— Должно быть, пропадает где-нибудь в цехах, — сказала Аня, покачав головой.
— Да, да, безобразная, порочная практика.
Аня посмотрела на него долгим, внимательным взглядом. Помолчав, она спросила:
— Так о чем с вами говорил нарком?
— О, он обаятельно прост! Сразу растопил лед и со всеми познакомился запросто. Удивительная у него память. О Шеине справлялся, говорит — они в Москве встречались на слете. Ну, милая, по секрету тебе скажу: предстоит реорганизация. Он так прямо и поставил: усилить роль мастера на производстве, укрепить его полномочия и так далее. Как это своевременно и верно! Пора, пора покончить с разнобоем между цехами и создать условия для стахановских партий. Это диктует сама жизнь.
— Теперь ты понял это, — заметила Аня. — А как ты упорствовал!
— Что такое я понял? — удивился Емчинов. — В чем я упорствовал?
— Да ведь на активе Стамов говорил то же самое.
— Ну, милая, там было совсем другое.
— Да нет же, — настаивала Аня, как-то рассеянно оглядываясь по сторонам. — Уверяю тебя, то же самое.
Их обогнали два землекопа: молодой дагестанец в папахе, в пыльной черкеске с газырями и русский бригадир — маленький, коренастый, с круглой головой, круглыми плечами и плавными движениями круглых голых локтей. Бригадир держал в руке бумагу, читал ее на ходу и рассказывал товарищу, рассекая воздух крепкой ладонью.
— Осьмнадцать кубиков земли вынули? Вынули! А он написал черт те что, не поймешь! Я говорю — давай выписку, Анечка тебе мозги вправит...
Дагестанец первый заметил Анну Львовну и толкнул бригадира локтем. Они прошли мимо, опустив головы, и, отойдя немного, приглушенно засмеялись.
— Стамов выступил преждевременно и не по существу, а для того, чтобы создать склоку, — говорил Григорий Романович, стараясь кротким выражением голоса удержать то счастливое состояние взаимной близости, которое нарушалось с каждым новым сказанным словом. — То, что еще вчера было несвоевременно и потому вредно, сегодня становится необходимостью.
— А зачем ты искал Шеина?
— Да то совсем другое дело, оперативное... Это, верно, твои землекопы прошли? — переменил он разговор. — Я слышал про какие-то кубики и что-то про Анечку. Это, значит, ты — Анечка?
— Ребята зовут меня так иногда, — сказала Анна Львовна и нетерпеливо пошевелила рукой. — Веди же меня как следует. У меня рука устала.
Рука ее лежала на ладони Григория вялым, тяжелым грузом. Она смотрела вслед удалявшимся рабочим.
«Кубики, — напряженно думал Григорий. — Что такое кубики? Ах, да, кубометры... Ну, так что же? О чем теперь с ней говорить?»
Анна Львовна быстро шла вперед своей плавной, раскачивающейся походкой. Она первая нарушила молчание и рассказала о том, как землекопы делят участки работ. Они по очереди хватаются за древко лопаты, как дети, играющие в лапту. Покрышка выигрывает, а выигравший получает участок, где меньше камней и легче вынимать землю. Бригадиры, взрослые, бородатые дяди, при этом ссорятся и шумят, как школьники. Ужасно смешно!
Она так и сказала: «Ужасно смешно», и это прозвучало у нее так, как если бы она произнесла: «Ужасно тяжело». Морщась, она освободила руку, и Емчинов почувствовал что-то вроде облегчения. Идти под руку было утомительно.