Начальник отдела кадров, который направился было к двери, вернулся, и теперь оба они стояли рядом и с одинаковым почтительным интересом поглядывали на управляющего.
— Узкоколейка от карьеров рукой подать, — ответил сам себе Шеин. — Каких-нибудь сто метров. Сумеешь погрузить камень на платформы?
На лице строителя отразилось сначала удивление, потом колебание и испуг. Заметив это, Шеин опять ответил сам себе:
— Должен суметь. К утру устрою тебе четыре платформы. Сколько просишь сроку?
— Дайте дней десять, ну, девять в крайности.
— Это много. Даю тебе пять дней.
— Да ведь, Степан Нилович...
— А ты как же думал? Люди на земле валяются. Пять дней. Да представь мне послезавтра рапортичку, как там у тебя дела. А не то сам заеду на стройку, — добавил он, и было непонятно, обнадеживает он или угрожает.
— Степан Нилович, у меня гвоздей не хватает, — выпалил строитель, делая испуганное лицо.
Шеин опустил голову в раздумье.
— Помогу тебе на этот раз, — сказал он, делая ударение на последних словах. — Каких тебе надо гвоздей?
— Шестидюймовых, — ответил строитель и даже голову склонил набок умильно.
Степан Нилович поднялся и протянул ему руку. Опять, как часовая кукушка, явилась в дверях секретарша и мелодично прокуковала:
— Начальник отдела снабжения ждет.
Мелочи. Мелочи.
Вошла на цыпочках молодая женщина в застиранном платке, положила на стол смятую бумагу и заплакала.
— Возвертали, общежитие сулили, — лепетала она, утирая слезы концом платка. — А приехали, и нет ни едрени...
Бумага была заляпана бледными кляксами. Должно быть, женщина плакала, выводя эти строки.
— Откуда возвертали? — спросил Степан Нилович. — Да ты не волнуйся.
Прочитав бумагу, он понял, в чем дело. Приказ наркома о развертывании работ на Каштанном бугре застал старое руководство треста врасплох. Второпях Емчинов распорядился вернуть рассчитанных сезонных рабочих, не позаботившись о жилых помещениях.
— Краснодарские мы, — объяснила женщина, — работали тут. Емчинов говорит: работы нема. Мы и поснимались.
— Работы много, — сказал Степан Нилович. — А Емчинова теперь нет у нас. Работы много, вот и вернули.
— Емчинов общежитие обещал...
— Общежитие будет, — сказал Степан Нилович, — подожди пять дней. Тут, видишь ты, какое дело вышло: работы пришлось расширить, а общежитие построить не успели. На это время нужно, сама понимаешь.
Женщина сморкалась, взмахивала мокрыми ресницами, вздыхала. Она подозревала, что этот ласковый круглолицый человек, похожий на мастерового, бессовестно надувает ее. Но все-таки он ей нравился больше, чем старый управляющий: тот принимал неохотно и ни о чем не расспрашивал, этот входил в положение и как будто даже сокрушался. На всякий случай она сказала:
— Без общежития мы не согласны, вот.
— Пять дней, — ответил Степан Нилович, вставая. — Уж как-нибудь перебьетесь. Знаю, что трудно. У меня, что ли, сердце не болит? Боли-ит.
Секретарша принесла ему стакан чаю и булку. Он не чувствовал голода, но заставил себя выпить чай и съесть булку. От непривычного сидения за столом у него заныла спина. Он встал и заходил по комнате, читая на ходу бумаги.
Новый административный порядок только недавно был введен на промыслах. Реорганизация не везде проходила гладко. С промыслов поступали сведения о недоразумениях, простоях и нарушении графика. Весь предыдущий день Степан Нилович провел на промыслах. Сегодня пришлось отложить все дела и заняться жилищным вопросом.
Его подмывало вызвать машину и хоть на два часа съездить на промысла. Он насильно удерживал себя за письменным столом.
Он знал, что сведения о перестройке бурения на цикличность ежедневно поступают к наркому, а о нехватке жилищ для рабочих известно только в Рамбекове. Чувство ответственности, а не страха перед взысканием подсказывало ему, что надо заняться жилищами в первую очередь. Но то же чувство ответственности толкало его поскорее покончить с жилищами и ехать на промысла.
Он звонил в управление дороги по поводу платформ, рассматривал генеральный план поселка, проверял список жилых помещений в надежде отыскать хоть один неуплотненный барак или незанятую комнату. В дверь заглянула секретарша и предупредила:
— К вам техник какой-то, с промысла. Говорит, вы вызывали.
Алексей Петин протиснулся в дверь боком и медленно, словно робея, подошел к столу управляющего. Он сильно похудел, пиджак болтался на нем, как на вешалке, щеки ввалились. Робкая улыбка и тревожно блестевшие глаза как бы говорили: «Да, вот я какой стал! Я очень переменился. Но не смотрите на меня так, мне это неприятно». И Степан Нилович быстро отвел глаза.