– Какая беда! – подхватила Женя храбро. – Что же делать, если надо?
– Я и говорю: сделаем безусловно. Вот с мотористами у нас неладно. Другой моторист боится подойти к машине, потому что ее регулировали на берегу. Такому на танкере не место. Это не моряк! («Опять Басов», – подумал он мимолетно, но уже без всякой злобы.) Ты отрегулируй двигатель не раз и не два, тогда он себя покажет. Такие-то дела, Женя. А про бичкомера ты забудь, я ведь пошутил давеча.
Рядом с ним сидела красивая, чистая девушка, такая, каких не встречал Гусейн в своей жизни. Ее глаза, за минуту перед тем облившие его обидным презрением, теперь смотрели на него испытующе, как бы проверяя серьезность его слов. И ему вдруг стало нестерпимо жалко, что эта воображаемая победа, о которой он говорил с такой бесстыдной уверенностью, в действительности едва ли осуществится.
Вызов
Вскоре электрики, вернувшись из города, рассказали еще об одной встрече с моряками танкера «Агамали».
У электриков был сконфуженный вид, щеки их горели.
– Они выходят на два часа позже нас, – ораторствовал Котельников, – так и сказали: «Даем, дескать, вам два часа фору. К вечеру ждите, обгоним. На буксир вас возьмем...»
– Врешь?
– Так и сказали: «Вам, – говорят, – терять нечего, а нам лестно...»
– «Черепахи внутреннего сгорания», – вставил Володя Макаров.
– Кто это «черепахи»?
– Это они про нас сказали. Глумятся, стервецы!
– Боцман сказал...
– Э, наплевать мне, кто сказал! – рявкнул Гусейн раздраженно. – Да неужто, ребята, и в самом деле они обгонят?
– Не должно быть...
– Надо приготовиться, – насмешливо проскрипел Хрулев, встряхивая завитым чубом. – Эй, предсудкома, подтяни команду!
В этот день все шло обычным ходом. Сменялись вахты, принимались по радио метеосводки, проводились политзанятия. Только без нужды часто поднимались моряки на спардек и поглядывали оттуда на юг, где за синей чертой утонул берег. После полудня появилась там еле заметная точка. Она медленно росла, повиснув на стыке моря и неба, и казалась уродливой зазубриной на безукоризненной линии горизонта. Первым заметил ее Догайло, забредший на спардек в поисках неполадок. Он протяжно и тихо посвистал и спустился вниз, чтобы сообщить о своем открытии. На палубе электрики протирали коллектор электромотора.
– Жмет! – возвестил Догайло торжествующим фальцетом. – «Агамали» идет. Обгонит он нас к вечеру, братцы, за милую душу!
Электрики побежали на спардек. За ними трусил Догайло, усмехаясь в усы.
– Мабуть, то канонерская лодка? – высказал предположение электрик Проценко.
– Сказал! А дым-то где? Дыма не видать. Нет, милый, не канонерка. Теплоход идет.
Поодиночке появлялись на спардеке свободные мотористы и матросы. Взглядывали из-под руки и молча исчезали. Догайло прохаживался, опустив глаза и, по обыкновению, оглядывая все углы судна, как бы отыскивая что-то. Но временами он поглядывал вдаль. На штурманском мостике Касацкий приложил к глазам бинокль, рассматривая приближающееся судно. Оно все увеличивалось в размерах, словно подгонял его с юга влажный свистящий ветер. Касацкий опустил бинокль и растянул рот в застывшей улыбке.
А на спардеке появлялись новые лица, торопливо отыскивали на горизонте силуэт судна, измеряли глазами расстояние. Проделывали это молча, не глядя друг на друга и как бы невзначай, словно стараясь скрыть беспокойство.
Перед заходом солнца «Агамали», энергично забирая вправо, показал «Дербенту» белые надстройки и короткую трубу на корме, выпускавшую жидкие хлопья дыма. Кончилась вахта. Моряки выбегали на проходной мостик и останавливались у перил. Вокруг Гусейна группировались мотористы. Он стоял, опустив на перила тяжелые руки, и на его неподвижном темном лице над левой бровью заметно бился пульс.
Басов появился на мостике в тот момент, когда корабли поравнялись. Он переводил глаза с неподвижного Гусейна на штурмана Алявдина, топтавшегося на месте в нервном возбуждении, на лица матросов, мотористов, электриков, собравшихся на мостике. Мимо него, грохоча сапогами, прошел Догайло, направляясь к трапу, .ведущему на корму.
– Салют «образцовому» надо отдать, – пропел он лукаво, – дескать, уважаем и даем дорогу. Счастливого пути!
Он полез по трапу, и за ним двинулось несколько любопытных.
– Не надо, оставьте, Догайло, – слабо запротестовал Алявдин, но боцман не слышал.
Он подошел к кормовому флагу и распустил узел. Трижды протравил он бечеву, и широкое красное полотнище, свиваемое ветром, послушно скользнуло вдоль штока, опускаясь к его ногам.