Он говорил шутливо, этот седенький веселый и болтливый старик. Но Анне Львовне нравились его речи. Что-то похожее, ей казалось, она думала раньше. Ее проекты были не вполне удачны, потому что, пока они осуществлялись, кто-нибудь другой или она сама находили новое остроумное решение. Нельзя было сразу найти это решение, как нельзя сделать новый шаг, не сделав предыдущего. Как-то она поделилась этими мыслями со своим мужем, но Григорий выслушал ее, улыбаясь, покачал головой и расхохотался.
— Теория бракоделов, — сказал он добродушно. — Наши механизмы должны быть хороши и современны. Твой Дуц хоть и заслуженный, но он стар, как монумент Фальконе, и потому ретрограден. Ты послушай лучше стахановцев.
Анна Львовна подумала, что, вероятно, говорила сбивчиво и Григорий просто не понял ее. Она не стала спорить.
Григорий служил в главке, распоряжался механизацией нефтяных районов. По-видимому, это была большая и трудная работа. Он возвращался домой поздно, наскоро обедал, потом садился за письменный стол и работал, не разгибая спины, до поздней ночи.
— Умотался я, товарищ, — жаловался он, присаживаясь на Анину постель, стягивая сапоги и морщась ог усилий. — Стар становлюсь, определенно дряхлею. К старости человек должен жить попроще да поспокойнее, а у меня вон на столе кипа бумаг, и каждая из них — это народные деньги, механизмы, горючее. Читаешь и видишь между строк ошибки, беспечность и тайные махинации одних, мужество и стойкость других. Видишь достижения, очковтирательство, подсиживание и косность. Во всем надобно разобраться, и самому волей-неволей приходится хитрить, спорить и угрожать. Главное— людей не хватает. Если бы ты знала, как нужны люди!
Григорий много раз предлагал Анне Львовне перейти на работу в главк. Она отказывалась.
— Какой из меня оперативный работник, — говорила она, — я и бумажки-то составить не умею. Не справлюсь — люди будут говорить: Емчинов жену пристроил. А на заводе я на своем месте.
Однажды Анне Львовне случилось побывать с Григорием на юбилейном банкете. В обществе ответственных работников наркомата Григорий становился неузнаваем. Он как бы забывал, что Анна Львовна находится рядом с ним, — не отвечал на ее вопросы, напряженно улыбался и все отыскивал кого-то глазами, точно потерявшийся сеттер. Его возбуждение передалось и Анне Львовне. Здороваясь с начальником главка Татаровым, она смутилась и пробормотала что-то невнятное.
— Ты посмотри на нее! — воскликнул Григорий, обращаясь к Татарову. — Нет, ты посмотри внимательно: ведь настоящая женщина, не суфражистка, не синий чулок. А что я тебе скажу, — он наклонился к Татарову и понизил голос, точно намеревался сообщить что-то удивительное, — ведь она газгольдеры строит, и насосные станции, и эстакады. Да как еще строит. У-у-у!
— Вот мы с ней сговоримся, — подхватил Татаров, шутливо толкая Григория в грудь двумя пальцами. — Назначу ее контролером тебе в отдел, чтобы не шалил.
И оба громко расхохотались. Анна Львовна была озадачена. Дома Григорий всегда отзывался о Татарове с некоторым страхом и почтением, а здесь он величал его на «ты» и обращался с ним по-товарищески небрежно, даже грубовато. Когда Татаров отошел, Анна Львовна улучила минуту и сказала Григорию:
— Он совсем простой, твой начальник главка. Случись мне повстречаться с ним на улице, я сказала бы, что это интеллигентный счетовод, вышедший на пенсию.
Григорий стиснул ее руку и сказал мягко, но настойчиво:
— Своими впечатлениями будем делиться дома.
И Анна Львовна подумала, что Григорий хоть на «ты» с Татаровым, но все-таки холоден к нему, насторожен и между ними нет никакой дружбы. Она не понимала таких отношений. Не понимала, почему Григорий хохочет и говорит вздор, когда ему вовсе не смешно, а тревожно и неуютно. У нее стало тяжело на сердце, обидно за Григория и за самое себя. Больше она не ходила на банкеты...
Изредка они с Григорием бывали в театре. Аня сидела, выпрямившись, стиснув холодные руки, и, не отрываясь, глядела на сцену. По временам она отрывисто вздыхала, быстро взглядывала на Григория блестящими глазами и опять устремляла их на сцену. А Григорий слегка улыбался, щурился и говорил вполголоса протяжно: «Н-д-а-а... Здорово... Ишь ты, как обернулось», И вид у него был такой, точно за его спиной стоял кто-то и требовал внимания, а ему было совестно, что он заставляет того ждать.
По дороге домой Аня молчала и хохлилась. После спектакля как-то трудно было думать о домашних и цеховых делах, потому что в театре семья и завод изображались в каком-то непрерывном потоке событий, а в действительности событий было мало и они были далеко не так увлекательны. В зрительном зале Анна Львовна свыкалась с героями спектакля, жила их торопливой жизнью и, попадая на притихшую ночную улицу, долго не могла опомниться. Ей казалось, что жизнь внезапно замедлила ход. Григорий вел ее под руку, старательно обходил лужи и говорил, довольно улыбаясь: