Прежним остался только своевольный изгиб ручья, но на него было жалко смотреть. Он казался чахлым следом голой солончаковой степи, родимым пятном прошлого на застроенной земле.
То же грустное чувство испытала Анна Львовна, когда встретила на днях Сергея Стамова. Сергей шел навстречу, и лицо его отразило сначала замешательство, потом волнение и радость. Он сильно изменился: глаза посуровели, гладко выбритые щеки отливали синевой. Но улыбка и выражение замешательства при виде ее были прежние. Анна Львовна назвала его про себя Большим Сережкой. Вслух она говорила ему «ты» с тем затруднением, которое свойственно людям, давно не видавшим друг друга. Она не обнаружила своей радости. Да и была ли она рада на самом деле? Приятно было смотреть в лицо Сергея, но говорить с ним было почему-то неловко. «Мы оба переменились; чтобы все было по-прежнему, надо заново узнавать друг друга», — подумала она тогда.
Анна Львовна перешагнула ручей и пошла по дороге мимо качалок. Эти насосы работали без единого человека. Они все кланялись и кланялись своими коромыслами, как живые. Механизмы гремели, поскрипывали железные штанги, а рядом сновали в чахлой траве перепелки, покачивая хохлатыми головками. Безмолвное приближение человека пугало их больше, чем однообразный грохот машины.
Вскоре она вышла на полотно узкоколейной дороги.
Шагать по шпалам было удобно, но раздражал сломанный каблук, который подгибался при каждом ее шаге. Вероятно, она сбила его на стройке.
Впереди шел человек в сапогах и ватном пиджаке, какие носят бурильщики. В руке он держал растрепанную ушастую шапку и обмахивался ею на ходу — было жарко. Из кармана его выскочил на дорогу складной метр, и, пока человек нагибался, Анна Львовна поравнялась с ним и узнала мастера Шеина. Он поклонился ей, слегка улыбаясь.
— Узнаю вас по портретам, — сказала Анна Львовна, желая сделать ему приятное.
Шеин опять поклонился, но ничего не ответил.
«А он неказист, — подумала Анна Львовна, — он похож на моих землекопов, такой же ситцевый и большерукий».
Она сделала вид, что забыла о нем, и шла, не оглядываясь. «На портретах не заметно, что он маленького роста, — думала она, — а я представляла его себе большим, солидным мужчиной. Должно быть, мнит о себе, как всякая знаменитость».
Шеин догнал ее и пошел рядом по краю насыпи. Кажется, он все еще улыбался. На всякий случай Анна Львовна сделала строгое лицо, которое должно было означать: «Мне все равно, что о вас там говорят. Я тороплюсь».
— Каблучок-то сбили, — ласково сказал Шеин. — Сейчас отвалится, вот жалость!
Анна Львовна приостановилась и оглянулась, слегка приподняв юбку. Каблук действительно отвалился — лакированная кожица задралась вверх, обнажая сломанную деревяшку.
— Какие острые камни на стройке, — сказала она огорченно, — прямо горит обувь!
— Совершенно верно, — согласился Шеин. — При нашем деле совсем невозможно одеваться прилично.
— Понимаете, поскандалили на площадке двое, — продолжала Анна Львовна. — Я побежала разнимать, да впопыхах оступилась.
И она рассказала Шеину о неприятности, происшедшей на стройке.
— Что я могу для них сделать? Учить их чему-нибудь серьезно у меня нет времени. Отпустить их домой с психологией поденщиков — обидно. В Москве я привыкла к кадровому составу, а тут совсем другое — сезонники. Все-таки выкрою время, пройду с ними кое-что по техминимуму. Пока я обеспечила для них газеты и радио. Но этого мало.
— Это не так уж мало, — ответил Шеин. — Если интересуетесь, здесь есть один инженер, он у нас с основания треста работает. В то время не было на промыслах ни зелени, ни жилья, ни клуба. Жили в бараках, питались всухомятку. Сам-то я из Тихорецкой сюда попал на сезон. Опостылела мне сначала эта степь до чертиков. Верите ли, дни считал. Подался бы отсюда до срока, если б не случай. Однажды я работал на подноске труб в буровой, а он приехал. Станок у нас был неисправен. Мне, конечно, интересно, стою, смекаю, что к чему. Когда станок пустили, мастер мне кричит: «Становись на место!» А Сергей Николаевич, инженер-то, мигнул ему да меня за рукав да к станку. «Попробуй, — говорит, — постоять на тормозе, — сумеешь?» — «Сумею», — говорю, а у самого ноги ослабли, сробел. Однако ничего, пробурил благополучно целую свечу. Работаю, а сам на себя удивляюсь: я это или не я? Когда пришло время наращивать колонну, инженер говорит мастеру: «Жалуемся, что людей не хватает, а они — вот они». Вскоре зачислили меня верховым в другую партию, с того и пошло. А на селе, в Тихорецкой, мне так и не пришлось побывать, да и не тянет. Вы говорите, ваши сезонники оттуда? Земляки, значит. А сами вы кто будете? Откуда?