Судовые радио смолкают. Опять просачивается в наушники едва слышная музыка. Тифлис, Эривань?..
- ...Прощай, мой табор, пою в последний раз... - словно из-за глухой стены выкрикивает певица с залихватским цыганским надрывом.
Плохой приемник, скверная избирательность! Тару-мов поворотом регулятора старается отсеять ненужный звук. Он сердится, цыганская певица поет и не знает ни кода Морзе, ни расстояния до каменных бурунов острова Чечен. Но вот отшумели аплодисменты, и все стихло. Пусто стало на морской позывной волне.
Тарумов обернулся и увидел Мусю. Она стояла за его стулом, прижав руки к груди. Лицо ее бледно. Ему показалось, что она может упасть.
- Ничего нет, Арсен?
- Ничего.
- Знаешь, я не могу работать. Я постою тут... можно?
- Можно, - он подвинулся на стуле, давая ей место, - садись сюда. Не волнуйся.
Он чувствовал свое превосходство над ней, потому что был спокойнее. И в то же время ему отчего-то было досадно.
Муся присела на край стула и зябко вздрогнула.
- Меня трясет, - пожаловалась она, - здесь холодно.
- Это от волнения, Муся.
- Нет, здесь правда холодно. Слушай, Арсен!
- Ну?
- В прошлом году сгорел нефтевоз "Партизан". Ты помнишь? Они тогда красноводскую нефть везли. Эта нефть - взрывучая, правда?
- Ерунда!
- Нет, ты скажи?..
- Говорю, ерунда!
- Эх, врешь ты все... Я очень боюсь, Арсен, - произнесла она жалобно, если что случится...
Он обнял ее и притянул к себе, удивляясь, что не чувствует уже никакой робости. Рядом он видел бледное Мусино лицо, склонившееся к нему на плечо с тоскливым безразличием. И, желая ободрить ее, он сказал:
- Твой муж не участвует в спасательных работах. Он в машинном отделении, там опасность меньше.
Муся вздохнула:
- Ты это про Басова? Так он мне не муж больше.
- Как так?
- А просто. Мы с ним расстались. Расстались совсем...
Она помолчала.
- Знаешь, мне кажется, он и не любил меня никогда. А может, и любил по-своему, не пойму я. Он такой... странный. Только он уехал, и все кончилось. Нет, ты не думай, что я за него боюсь! Их там сорок пять человек на "Дербенте", и если что случится...
Он гладил ее плечо и думал, что, должно быть, тот человек чем-то оскорбил ее, она несчастна и не может забыть... Он чувствовал гордость оттого, что она доверилась ему и искала у него сочувствия, как бы объединяясь с ним против того неприятного человека - ее бывшего мужа. Потом его взгляд упал на страницы журнала и пробежал по словам телеграммы: "уходит, не отвечает на сигналы". Он представил себе яркое зарево пожара и уходящий в темноту предательский силуэт корабля. Ему казалось, что здесь как-то замешан механик Басов.
Теперь он представлялся ему огромным, краснолицым и свирепым: стоит на корме и, ухая, как леший, рубит буксирный трос. А на палубе собралась команда, все растеряны, но никто не решается к нему подойти. Он вспомнил, что на судне есть капитан, которому подчиняется и механик Басов и другие моряки, и ему стало досадно, что сцена, нарисованная его воображением, не вязалась с действительностью.
Муся вдруг выпрямилась и порывисто встала.
- Ух, тоска какая, - сказала она низким злым голосом, - неужели не кончилось? Смотри не прозевай, Арсен!
Она побрела к своему месту у стола, села и потрогала бумаги. Он понял, что она забыла о нем и совсем не думает, какое впечатление произвели на него ее слова. Отвернувшись, он увидел свое отражение на лакированной поверхности стола - вихрастую голову с черными колпачками на ушах - и подумал, что с Мусей у него ничего не выйдет.
А ровный унылый гул в ушах не прекращался, как будто проникал сквозь наушники стремительный морской ветер. По временам его заставлял вздрагивать треск атмосферных разрядов, и он хватался за карандаш, но сигналов не было.
Посинели квадраты окон, и звезды в них стали крупнее и бледнее, начинало светать. За пустырем блеснула зеленая молния и осветила крышу пекарни, - пробежал из нефтегавани первый трамвай.
Внезапно щелкнули мембраны телефонов. Тарумов придавил ладонями наушники и схватил перо. Муся тотчас же вскочила и подбежала к нему. Он успел подумать коротко и удивленно: "Как она узнала?" Громко засвистело тональное радио:
"РЕИ, РЕИ, я "Дербент". Верните спасательное судно. Теплоход "Узбекистан" затонул на 42,36 и 18,02. Экипаж снят и доставлен на борт. Обеспечьте к приходу медпомощь. Есть обгоревшие".
Секундная пауза - и торопливая короткая строчка: "За помполита "Дербента" Басов".
- Здорово, - завопил Тарумов, сбрасывая наушники, - они подобрали экипаж! Понимаешь, Муська?
Она схватила журнал и быстро прочла, шевеля губами.
- Басов подписал, - сказала она тихо, - видишь, он какой! Я говорю... он очень странный.
Тарумов ответил не задумываясь:
- Твой Басов, наверное, золото, молодец парень. Ты подумай, ведь у них красноводская нефть в танках. Она воспламеняется, как бензин.
- А ты говорил - ерунда! - улыбнулась Муся болезненно.
- Ну, мало ли что говорил. Ты же скулила. Теперь вы с ним увидитесь, и все будет хорошо. Просто у вас размолвка вышла. Это бывает. Нет, но какие молодцы!
Зыбь на море, ветер искры несет, а они подошли и взяли. Ай моряки! Танкер "Узбекистан" затонул, вот жалко, но... люди важнее.
- Там есть обгоревшие, - сказала Муся тихо, - может быть, они... как ты думаешь?
- Ничего, вероятно, обожглись немного. Послушай, да кто он такой, этот Басов?
- Ты же знаешь. Механик.
- Странно. Почему не капитан подписал радио? Ну, все равно. Это же замечательно! "Верните спасательное судно". Вот они, наши моряки! Ты гордишься, Муська?
- Да. Только там есть обгоревшие. Я боюсь.
- Эх ты, заладила - боюсь. Эх, Муська, это такие ребята, такие...