Алявдин просиял. За последнюю минуту он несколько раз менялся в лице, то впадая в унылую озлобленность, то вновь разглаживая морщины у рта и оживая. Теперь он шепнул Басову, будучи не в силах скрыть свою радость и забывая о своем намерении держаться грубо и небрежно:
- Это настоящее рационализаторское предложение.
Правда, Александр Иванович?
Во время стоянки с борта танкера было снято около ста тонн паразитных тяжестей. Здесь были якорные цепи и якоря, тяжелые детали двигателей, предназначенные для зимнего ремонта. Запас топлива был взят только на один рейс. Все это дало возможность принять на борт лишних триста тонн полезного груза.
В машинном отделении исправляли топливный насос, чистили форсунки. Мустафа Гусейн, испачканный и лохматый, выскочил на палубу и подозвал радиста.
- Ты можешь оказать мне услугу, - сказал он смущенно, - мне уже сегодня не выбраться отсюда, видишь ли... Одним словом, ты должен позвонить... одному человеку.
- Понятно. Тебе сегодня не гулять, - усмехнулся Володя, - ты сейчас похож на людоеда с детской картинки. А как зовут ее... твоего человека?
Он принял у Гусейна листок и сдвинул на затылок фуражку.
- Я ей скажу, что ты не в духе. Может быть, она со мной пройдется, как знать!
- Да ты не нахамишь, Володька? - спросил Гусейн, с сомнением оглядывая посланца. - Душу выну, смотри!
Перед приходом была послана телеграмма о подготовке к стахановскому рейсу. Оповещены были рабочие пристани и персонал насосной станции. Станция работала исправно, груз подавался под полным напором, шланги звенели, высокий корпус "Дербента" медленно погружался в воду.
Со штурманского мостика следили за погрузкой капитан и помощники. Евгения Степановича захватила горячая, немного торжественная суета подготовки. В море он перечитал последние номера газет, и перед ним был образ Стаханова в ореоле молниеносной славы. Но Евгений Степанович все боялся чего-то. Страх приходил внезапно, как бы врасплох, хватая за сердце. Слишком много нового делалось на судне, и это новое противоречило его склонности к обжитому, привычному укладу.
На собрании его уговорили идти проливом, и он согласился, потому что риск казался ему небольшим, а кругом рассуждали о смелой рационализации Стаханова. Но, поднявшись на мостик, он вспомнил аварийный случай с "Кавказом", севшим на мель у Бирючьей Косы, и уверенность его исчезла. По палубе тащили ржавые цепи и бухты тросов, из кладовых машинного отделения выносили тяжелые цилиндрические предметы, назначение которых было известно механику. Пока Басов стоял на палубе и торопил рабочих, Евгений Степанович спокойно прикидывал в уме, сколько может весить вся эта масса тяжестей. Но механик скрылся в машинном отделении, и тогда Евгений Степанович внезапно ощутил беспокойство, - все-таки никто так не делал до сих пор. А вдруг запасные части понадобятся в море или не хватит топлива во время шторма!
Евгений Степанович охотно поговорил бы с первым помощником, он даже заговаривал с ним несколько раз, но Касацкий отвечал односложно и, видимо, был чем-то удручен. Лицо его побледнело, явственно обозначилась старческая одутловатость щек, которой раньше не замечал Евгений Степанович. К тому же от Касацкого пахло водкой и глаза его мрачно, нехорошо блестели.
- Что с вами? - шепнул Евгений Степанович, когда они на минуту остались одни. - У вас больной вид. Случилось что-нибудь?
- Голова болит...
- Всё рюмочки. Бросили бы вы, ей-бегу!
- Отстаньте... В кино мне, что ли, бегать прикажете? Слушайте... Все они там очень молоды. Или мне это так кажется? Я говорю о тех, на палубе.
- Не так уж молоды. Басову лет тридцать. Вот он стоит.
- Нет, он мальчишка... Способный мальчишка, и только!
- Не понимаю.
- И не надо вам понимать. Вы - старик.
- Вам бы прилечь... Что с вами?
- Пустяки. Смотрите на Алявдина.
Второй помощник взбежал на мостик и остановился, переводя дух. Он посмотрел на часы и счастливо улыбнулся.
- Семь тысяч тонн взяли за три часа, - сообщил он, сияя. - Здорово, Евгений Степанович! Никогда та" не работала пристань. Я сбегал в насосную, поблагодарить хотел, а они смеются. "Мы, - говорят, - на стахановцев сегодня работаем. Покажите себя в море, вот и вся благодарность". Однако нам пора оттянуться в глубину, эта пристань мелкая, Евгений Степанович.
- Что же, давайте оттянемся, - согласился капитан, - как вы думаете, Олег Сергеевич?
- Не знаю... Вам видней.
- Оттягиваться, - решил капитан, внезапно повеселев, - подите, голубчик, оттянитесь шпилем метров на десять. Так вы говорите, все идет хорошо?
- Отменно хорошо, Евгений Степанович!
На пристани рабочие поднимали шланги. Оттянутые в сторону, они повисли над причалом, роняя черные струйки мазута. Загремели шпилевые электромоторы "Дербента". Судно медленно скользило вдоль пристани в глубину и остановилось. Теперь поставили только один шланг для налива последней тысячи тонн груза. Стемнело. На палубу вылез Гусейн и присел на ступеньку трапа. Он мурлыкал тихонько, вытирая тряпкой лацо и голую грудь, ловя ноздрями свежий морской ветер. По сходням прошли матросы, вернувшиеся из города. Среди них был Володя Макаров. Он подошел к Гусейну, откезырял и щелкнул каблуками.
- Задание выполнено, - сказал он шутливо, - приказали кланяться. С большой любовью изволили отзываться о вашей особе. Я даже прослезился.
- Брось паясничать, - нахмурился Гусейн. - Что она сказала?
- Нет, правда. Видно, она крепко ждала тебя, потому что, когда я сказал, что ты занят, у нее голосок оборвался. Интересно, какая она?
- Не твоего ума дело... Ах, черт... Вот горе, Володька!
- Какое же горе? Я ей сказал, что мы выходим в стахановский рейс, она стала расспрашивать и будто повеселела. Кажется, ей понравился мой голос, между прочим. В конце концов меня выгнали из телефонной будки. Славная девчонка!
- Много ты понимаешь...
Рабочие на пристани закрыли задвижку трубопровода и взялись за цепи подъемного механизма шланга. Лвгрузка кончилась. Оглушительно грянул металлический голос "Дербента", и в нем мгновенно утонули все звуки. Потом peв оборвался, и издалека откликнулось эхо коротким басистым лаем.