Тогда... все придется оставить по-старому.
- Какой я политработник! Ты это на смех, что ли?
- Значит, не о чем и говорить. Отлежусь. В сущности, мне незачем сходить на берег. Для легочных больных важнее всего чистый воздух. А этого добра в море хватит... Завари-ка чайку, Саша.
Басов долго возился с чайником, гремел крышкой. Лицо его залила краска, даже уши пылали.
- Мы успеем сходить в райком на стоянке, - промолвил он наконец, как будто говорил о деле решенном. - Если там не будут возражать против моей кандидатуры на время, то тебе следует теперь же остаться в городе.
Они помолчали. Бредис отхлебнул, сморщил нос и улыбнулся виновато.
- Проклинаешь меня сейчас, сознайся? Но ты хороший товарищ. Мне все-таки очень хочется жить, Сашка.
- Еще бы!
- Только бы все шло хорошо здесь. Мне иногда кажется, что не так уж у нас благополучно. Командиры... Дело в том, что я на днях просматривал журнал: все эти капитанские телеграммы... они под диктовку писаны. Знаешь чью?
- Знаю.
- Ага! Я давно приглядываюсь, но ничего конкретного нет. Ведь ничего нет?
- Ничего.
- Гляди в оба, Сашка... Впрочем, когда тебе глядеть, у тебя своя забота - двигатели. Знаешь, останусь-ка я еще на рейс, а? Может быть, и лучше мне станет.
- Ну, поехал! Неужели ты думаешь, что мы с тобой незаменимы? Что пользы, если ты умрешь здесь, на борту?
- Хорошо. Я надеюсь на актив. Ты заметил, как проходили последние занятия? Молчаливых осталось совсем немного. Если бы не болезнь... Кто это ходит за дверью, Саша?
- Ребята, За тебя тревожатся. Ты бы заснул, Герман.
- Славный народ. Золотой народ, я тебе скажу... Хорошо, я буду спать и сойду на берег сегодня. Мне так хочется выздороветь... и вернуться!
На стоянке Бредис покинул судно. Он шел по пристани, высокий и нескладный, опустив худые покатые плечи. Ветер трепал его светлые волосы и завивал вокруг ног полы длинного пальто, словно издеваясь над его слабостью. За ним гурьбою шли моряки, толкая друг друга, чтобы поддержать его, и с борта танкера вахтенные махали фуражками, глядя ему вслед.
На судне его не забыли. О нем вспоминали в свободное время в кают-компании, в красном уголке, его жалели, о нем справлялись в порту. Но серьезные события, происшедшие вскоре на "Дербенте", отвлекли от него внимание людей. Позже, вспоминая истекшую навигацию и стараясь восстановить последовательную цепь событий, матросы говорили: "Это было еще в то время, когда Бредис был помполитом, - вот когда это было!"
ВЕТЕР
На рассвете перед уходом с рейда капитан неожиданно получил предписание идти в Красноводск. Телеграмму принес Володя. Стоя в дверях штурманской рубки, он вздрагивал и тер кулаком глаза.
- Вот не угодно ли? - сказал капитан с досадой отодвигая бумагу. Бросай все и иди куда-то к черту. Что там у них в Красноводске - неизвестно. Говорят - легкая нефть.
Порыв ветра подхватил листок, надул колоколом рубашку Володи, зашевелил полы капитанского тулупа. Быстро светало.
- Они там понятия не имеют о наших условиях, - брюзжал капитан. - У нас на палубе электромоторы и всякая всячина. Механик говорил, что достаточно искры, какая бывает в электромоторах, и произойдет взрыв. А кто будет отвечать, позвольте спросить?..
- Они просили подтвердить исполнение, - напомнил Володя. - Разрешите передать?
- Подожди, голубчик. Я говорю: кто будет отвечать? Разумеется, капитан! Они только составляют планы да пишут приказы, а капитан выполняй. Вот взять да и Отказаться! Не можем, мол, менять род груза без специального осмотра судна. Пусть назначат комиссию, составят акт, а тогда хоть бензин грузите.
- Так, значит, передать, что мы отказываемся? - спросил Володя, повертываясь к двери. Его трясло от ледяного ветра, и ему хотелось двигаться. Он по опыту знал, как трудно прервать капитана, когда тот заговорит об ответственности и береговом начальстве. - Я уж передам, Евгений Степанович, не беспокойтесь!
- Постой, ну куда же ты? - всполохнулся капитан, суетливо оглядываясь и отыскивая депешу. - Так нельзя сразу... Ведь начнутся нарекания: срыв плана, то да се... Где Касацкий?
- Спит в каюте.
- Разбуди его... или нет, не надо, лучше позови механика, голубчик. Мы подумаем.
Солнце вынырнуло на поверхность моря, и над ним заалели нижние края кудрявых облаков. Порозовели белые надстройки судна, по воде заплясали огненные завитки, и свет электрического фонаря в рубке растаял, превратившись в крошечное белое пятно.
С севера, посылая впереди себя растрепанные клочья облаков, похожие на хлопья серого дыма, надвигалась тяжелая сизая туча. И оттуда же, с севера, точно отражая то, что происходило в небе, гнало море мелкие торопливые волны, вскипавшие светлой пеной. Из трубы "Дербента" вылетали серые кольца дыма, ветер подхватывал их, сминал и кидал на палубу.
- Норд идет, - сказал Евгений Степанович, запахивая тулуп, - настоящий норд, осенний. И барометр падает.
На мостике ветер хлестнул ему в лицо и, забравшись за воротник, пощекотал спину холодными пальцами. Внизу мягко и гулко захлопал шлюпочный брезент, раздуваемый ветром. Рулевой за окном оглянулся на шаги капитана, перехватывая штурвал.
"Теперь уж скоро конец навигации, - думал Евгений Степанович, спускаясь по трапу. - Сколько еще осталось? Ноябрь, декабрь... нет, половина декабря. Сколько дней в ноябре?"
Навстречу ему вышел механик и прикоснулся к козырьку фуражки. Лицо его от ветра было красно и казалось опухшим и сердитым. Он молчал, глядя куда-то в сторону, словно не желая начинать разговор, и угрюмо, прятал подбородок в поднятый воротник бушлата.
"Не любит он меня, - подумал Евгений Степанович с тоской. - Касацкий прав. И зачем только я его позвал? Надо было разбудить Касацкого. О чем с ним говорить?"
- Хорошо, что вы не спите, - сказал он вслух приветливым тоном, видите, что надвигается? Теперь ждите шторма баллов на десять, не меньше! А тут еще приходится менять курс. Слыхали?
- Мне радист говорил, - отозвался Басов. Он оглянулся, как бы отыскивая радиста, и, не найдя, снова стал смотреть на воду.
Евгений Степанович почувствовал себя оскорбленным, но в то же время что-то тянуло его продолжать разговор, хотелось расположить в свою пользу этого недоброжелательного человека.