«Спать, – подумал Басов, закрывая глаза. – Раздеться и укрыться одеялом… Нет, раздеваться долго. Снять сапоги… – Перед его глазами вереницей поплыли черные пятна, и сам он как будто кружился, стоя на месте, и плавно опускался вниз. – Теперь уже спать непременно, только посмотреть двигатели».
Кто-то промчался по спардеку и налетел на Басова в темноте.
– Александр Иванович, я вас давно ищу, – заговорил моторист Козов, цепляясь за пуговицы басовского бушлата. – Во вспомогательном двигателе неладно, топливный отсекатель испортился. Теперь мотор развивает бешеные обороты, того и гляди – разнесет. Задоров совсем осатанел – лается и грозит судом, точно я виноват… Так уж пойдемте, Александр Иванович, сделайте одолжение!
– Говоришь, отсекатель сломался? – спрашивал Басов на ходу. – А почему механик не остановил мотора? Истеричка с усами! Хорошо. Разбудить электриков и старшего моториста второй вахты. Быстро!
– Мустафа только что сменился, Александр Иванович.
– Слушай, что я говорю! Электрикам перейти на резервное освещение. Мотор заглушить. Разбудить Гусейна да еще слесаря Якубова. А ты не волнуйся, сейчас все уладим.
– Есть разбудить… Уж как я вас искал, Александр Иванович!
«Скверная организация, – думал Басов, направляясь в Машинное отделение, – вахтенный механик боится машин, нервничает и ругает мотористов, а мотористы бегают по всему судну, разыскивают старшего механика. Скверная организация и… скверное руководство! В сущности, я плохой организатор, потому без меня не могут обойтись».
Он уже не чувствовал усталости, в нем закипало глухое раздражение против вахтенного механика, против мотористов, против самого себя, – раздражение, невольно заставлявшее его быть грубым и резким и возбуждавшее у подчиненных смешанное чувство страха и неприязни.
У дверей машинного отделения стоял Мустафа Гусейн, голый по пояс, в женском платке. Он потягивался, протирая глаза, и сонно улыбался.
– Поторопитесь, – сказал Басов, глядя поверх лица моториста отчужденным взглядом, – выспаться успеем потом. Да чего вы ждете, когда в машинном авария?
– Тебя жду, – промолвил Гусейн, продолжая улыбаться. – Я уже был там, остановил мотор и осмотрел его. Испорчен отсекатель, как я и предполагал. Сейчас начнем исправлять… А ты уж набросился на меня. Экой ты вредный!
– Да когда ты успел? – пробормотал Басов, краснея. – Говоришь, начали исправлять? Ну-ну…
– Меня давно позвали. А знаешь что? Тебе надо идти на боковую. Нельзя же так – вторые сутки без сна. Вон ты уж на людей бросаться начал.
– А ты не обращай внимания, – смущенно засмеялся Басов. – Это все проклятый ветер!
– Я и не обижаюсь. Только ты иди все-таки, не мешайся. Лишние люди – одна помеха, ты же сам говорил.
– Хо-хо. Гонишь, стало быть? Что ж, я пойду. А ты не напорешь, Мустафа?
– Еще что?
– Ну, прощай, Мустафа!
– Прощай.
Теперь уж окончательно спать, – думал Басов, переходя мостик. – И вовсе никто не ждал меня, и без меня отлично могут обойтись. А организация, нет, организация тоже неплоха. Вот они уже заглушили двигатель, определили аварию и подготовили все, чтобы устранить ее. Едва ли я сделал бы это быстрее. Среди них есть лучшие, есть такие, как Гусейн, и все вместе они лучше, чем каждый в отдельности, потому что дополняют один другого. И как я мог скверно подумать о них, когда шел сюда? И что именно я мог подумать? Нет, просто сказалась бессонница и ветер… ветер!»
ОСТРОВ ЧЕЧЕН
1
Она имела странный, обманчивый запах – эта красноводская нефть. Когда наставили шланги и полилась в люки темная шипучая жидкость, Догайло потянул носом и сказал:
– Будто монпансье или другая какая конфетка. Нюхай на здоровье!
И матросы нюхали. Было так, как будто пронесли по палубе поднос с горячим кондитерским печеньем. Потом как-то неприятно защекотало в носу. И Догайло, аккуратно освободив ноздри при помощи большого пальца, сказал уже без всякого удовольствия!
– Однако шибает!
А под конец и это прошло. Казалось, что качают по нефтепроводу обыкновенную сураханскую нефть. Только палубный матрос Фомушкин, стоявший возле люка, пожаловался, что у него заболели виски, а Догайло отошел опасливо к борту и уже ничего не сказал.
В Красноводске капитан получил новое распоряжение пароходства; взять на буксир теплоход «Узбекистан», потерявший самоходность во время шторма. Это было неприятное, хлопотливое дело; несмотря на это, Евгений Степанович был в хорошем расположении духа. Сутки шторма в открытом море, тревога и непосильное напряжение – все это осталось позади, как будто кто-то отлично все устроил, и потому Евгений Степанович чувствовал прилив дружеского расположения ко всем людям.
– Посмотрите, – говорил он Касацкому, – нет, вы посмотрите, какая прелесть! Белый городок, над ним скалы совсем красные. И золотые отмели вокруг голубой бухты. Удивительно красиво!
У Касацкого был нездоровый, усталый вид и коричневые мешки под глазами. На кителе, обсыпанном табачным пеплом, было множество складок, словно помощник валялся на кровати не раздеваясь.
– Город белый, это верно, – отозвался он насмешливо, – и скалы безусловно красные, не придерешься.
А вы нынче что-то уж очень веселенькие да розовенькие. С чего бы это? – Он медленно повернул голову, выпуклые глаза его неподвижно уперлись в капитанский галстук. – Впрочем, хорошо, что вы жизнерадостны. А я, знаете, привык заглядывать вперед. Вот кончился норд, все рады, а я нет. То есть и я доволен, конечно, но не так, как вы, потому что как только запоет во мне этот тоненький глупый голосок – радость, то тотчас я начинаю рассуждать, и выходит, что сколько ни пой, а под конец случится что-нибудь неприятное и придется играть «Разлуку».
– А потом опять ведь будет хорошо? Ведь будет?
– Не знаю. Может быть. Надоели мне отвлеченные темы. Вон стоит танкер «Узбекистан», видите, на той пристани? Следует осмотреть его, перед тем как взять на буксир. Пойдемте.
– Ах, еще эта буксировка! А отказаться-то и нельзя. «Узбекистан» потерял самоходность, а нефть в трюмы уже погружена, и надо ее вывезти.
– Придется буксировать этот утюг, ничего не поделаешь.
– Вы точно радуетесь…
– Да нет же, просто я вернул вас к действительности и доказал, что неприятности еще существуют. Вашу руку, жизнерадостный человек!
Они спустились на грузовую палубу и направились к сходням. Евгений Степанович потянул носом и приостановился.
– Чем это пахнет у нас? – спросил он с удивлением. – Неужели это нефть?
– А вы только заметили? Ну да, красноводская нефть. Что вы хмуритесь? Запах оригинальный, даже приятный.
Они шли, не торопясь, по берегу, и Касацкий говорил об интересных свойствах красноводской нефти – ароматических веществах и бензинах, содержащихся в ней, и о низкой температуре ее воспламенения. А Евгений Степанович думал о том, что Касацкий знает много такого, чего ,не знают другие штурманы, но почему-то не любит обнаруживать свои знания, и даже газеты читает в одиночестве, запершись у себя в каюте.
На «Узбекистане» их встретил добродушный рыжий толстяк, отрекомендовавшийся помощником капитана. Вместе они отправились на бак, осмотрели приспособления и условились о креплении буксира.
– Нам очень не везет, – жаловался толстяк, благодушно улыбаясь. – Зимою отремонтировались скверно, а теперь что ни рейс, то авария. Вчера заклинился вал, а погрузку все-таки произвели. Не порожнем же идти обратно!.. Но опять-таки, говоря между нами, это беззаконие, потому что палуба у нас не в порядке.