– Который час? – спросил он, сонно улыбаясь и нащупывая выключатель. – Ты что сказал, Мустафа?
– Я говорю, на «Узбекистане» пожар, – сказал Гусейн, встряхивая его за плечо. – Вставай скорее!
Басов повернул выключатель и сел на койке.
– Врешь! – крикнул он во весь голос. – Не может быть!
При свете электрической лампочки его странно поразили не слова Гусейна, а его лицо, то знакомое выражение тупого и угнетенного отчаяния, какое было на лице у Мустафы во время первых позорных рейсов.
– Что только делают, сволочи! – сказал Гусейн глухо. – Теперь уже все пропало… амба…
– Спокойно, Мустафа. – Басов натянул сапоги и выскочил в коридор, на ходу застегивая пуговицы бушлата. – Кто это кричит? – спросил он, прислушиваясь.
– Ребята собрались на спардеке. Требуют, чтобы вернуться.
Они миновали коридор и вышли на грузовую палубу. Басов остановился и поднял руки к вискам.
– Что это? – спросил он шепотом. – Да что же тут делается, Мустафа?
Далеко позади клубилось облако дыма, и в нем, как раскаленный уголь, горела ослепительная малиновая сердцевина, выбрасывая кверху снопы золотых искр,
– Обрубили буксир и уходят, – проговорил Гусейн с отчаянием. – Я дал гудок, но меня прогнали… Послушай, делай же что-нибудь! Есть еще время. Неужели так и уйдем, Саша?
Он вгляделся в лицо механика и вдруг отчетливо понял, что Басов так же бессилен, как и он сам, потому что подчиняется капитану и не волен повернуть судно, а если он будет настаивать, ему пригрозят судом и прогонят, как прогнали Гусейна.
Но Басов как-то вдруг успокоился и посмотрел назад, словно измеряя глазами расстояние до горящего судна. Неожиданно он повернулся и молча зашагал к трапу. И так же молча, уже ни о чем не думая, двинулся за ним Гусейн.
На спардеке люди пугливо озирались, не узнавая друг друга при мерцающем свете пожара. Голоса то раздавались вперебой, заглушая друг друга, то снижались до шепота, и тогда становилось слышным каждое громко сказанное слово, и все вдруг оглядывались на говорившего, словно ожидая приказания, чтобы действовать.
На штурманском мостике у подхода к трапу виднелась высокая фигура Касацкого. Он стоял неподвижно и только изредка медленно поворачивал голову, когда усиливался шум внизу. Рядом с ним у самых перил прикорнула согнутая грузная фигура капитана. Он непрерывно двигался, проделывая массу мелких ненужных движений. Как бы от холода, он двигал плечами и принимался застегивать пуговицы кителя, но тотчас оставлял их и вертел головой, глядя то на горящее судно, то вниз, на спардек, вздыхая и ломая пальцы.
На спардеке слесарь Якубов, взволнованный и красный, вытирал платком мокрое лицо, и глаза его казались выпуклыми от навернувшихся слез…
– Пускай они спустятся сюда! – кричал он вне себя от гнева. – Пускай объяснят: почему уходим? Предсудкома, заставь их объяснить!
– Разговоры в сторону! – проскрипел Котельников, с ненавистью взглядывая на мостик. – Надо заставить их вернуться.
– Капитана сюда! – крикнул кто-то.
– Да здесь он, капитан.
– Где?
– Вон у перил корежится.
Наступила короткая тишина. Люди теснились у трапа, разглядывали неясную фигуру на мостике, на минуту забыв о пожаре, охваченные болезненным любопытством.
– А мальчонка-то горит небось, – раздался в тишине жалобный голос Догайло. – Мальчонка, радист, ведь горит он, братцы, горит!
– Вернуться! – яростно крикнул Котельников, выкатывая глаза, и сразу неистовым криком взорвался спардек:
– Капитана сюда!
– Капи-та-на!
– Людей спасать надо! Слышите, вы!
– Арестовать их!
– Помполита сюда!
– Очумел ты, что ли? Вместо него механик. Нет давно помполита.
– Что только делают, прохвосты! Шлюпки спускать надо… Что они делают, товарищи?
– Об чем разговор? – заорал Хрулев, протискиваясь в толпе. – Гореть захотели? Ветер искры носит, а у нас разве не тот же груз? Бараны! – Он по-хозяйски расталкивал матросов и, проходя мимо слесаря, бросил с угрозой: – А ты потише. За срыв дисциплины знаешь что бывает? То-то!
Неожиданно он увидел Басова, появившегося из-за угла, и тотчас же торопливо посторонился, притиснув кого-то спиною к борту. Как-то сразу наступила тишина, люди расступались, давая дорогу, и в образовавшемся проходе быстро шел Басов, глядя прямо на капитанский мостик, словно прицеливаясь, и за ним по пятам двигалась огромная фигура Гусейна. Навстречу им кинулся Володя Макаров, бледный, задыхающийся от волнения.
– Валька Ластик еще там, я слышу его сигналы! – крикнул он как полоумный, хватая Басова за руку. – Я не могу слушать. Трусы мы или…
Басов оттолкнул радиста и взбежал на мостик. За ним сразу, бросилось несколько человек, и вся толпа молча хлынула к трапу.
– Эт-то что такое! – закричал Касацкий. – Потрудитесь вернуться назад. Евгений Степанович, прекратите безобразие, я не могу работать…
Он отступил от трапа, пропуская Басова, но тотчас же забежал вперед и загородил дорогу в рубку. Они остановились друг перед другом, тяжело переводя дыхание, как два борца, готовые сцепиться.
– Это вы обрубили буксир? – спросил Басов тихо. – Почему вы уходите?
– Не ваше дело, – так же тихо ответил Касацкий, – здесь распоряжается капитан…
Вокруг них быстро сомкнулось молчаливое кольцо людей, так же прерывисто, тяжело дышащих.
«Сейчас я ударю его», – подумал Басов, пристально глядя в белую переносицу помощника и машинально отводя руку.
Из-за его плеча выдвинулась голова Гусейна с оскаленными зубами и еще другие лица, не узнаваемые при слабом свете зарева.
– Бей его, Мустафа, – хрипнул позади слесарь Якубов. – Не бойсь, бей с маху… На-ка зубило-то!
Толпа вокруг сгрудилась и глухо загудела, словно подхваченная вихрем надвигающегося возмущения. Сзади теснили, заставляя Басова касаться груди помощника. Он опомнился и опустил руку.
– Спокойно, товарищи! – крикнул он, работая локтями. – Лишние долой с мостика! Сейчас вернемся и подберем людей с «Узбекистана». А ну, разойтись!
Он почувствовал, как за его спиной отвалилась жаркая груда тел, и заорал изо всей силы, срывая голос:
– Слушай мою команду! Очистить мостик! Второго штурмана и донкермана ко мне. Подготовить шлюпки к спуску и… спокойно, ребята!
– Вы не имеете права, – возвысил голос Касацкий. – Здесь распоряжается капитан… На меня замахнулись. Все видели…
Люди, подошедшие к трапу, остановились в нерешительности. Басов приблизился к неподвижной фигуре капитана, склонившегося у перил.
– Евгений Степанович, – позвал он настойчиво. – Надо вернуться, там люди горят. Ну-ну, успокойтесь же, слушайте!
Капитан отнял руки от лица и жадно взглянул вокруг, словно надеясь, что багровое небо, вой сирены и крики – все это только померещилось ему. Он увидел розовые отблески на стеклах рубки и схватился за воротник дрожащими пальцами.
– Я не знаю, дружок, я ничего не знаю! – воскликнул он жалобно. – О боже мой, боже мой! Ну, что вы хотите?
– Не знаешь? – бешено заревел Гусейн, расталкивая людей, чтобы получше разглядеть капитана. – Ты не знаешь? Должен знать, если ты командир, а не какая-нибудь…
Он не договорил и метнулся к рубке. За ним бросилось несколько человек, и остальные опять решительно двинулись к трапам.
– Вы губите себя, Евгений Степанович, – сказал Басов, силясь приподнять капитана. – Мы оба пойдем под суд, если те люди погибнут. Ну-ка, обопритесь на меня.
В рубке Гусейн оттолкнул плечом рулевого, и тот, шатнувшись к стене, забормотал:
– Брось… Эй брось, говорю! Ответишь…
– И отвечу, отвечу, браток, – говорил Гусейн, расставляя локти и поворачивая штурвал, – не беспокойся, отве-ечу!
Басов тащил капитана к рубке, поддерживая его под руку.
– Так вы говорите, вернуться? – спрашивал Евгений Степанович. – Я что-то уж ничего не соображаю, голубчик… Делайте все что надо, пока я не приду в себя. Вы же видите, я совсем болен!