– Может быть, не поздно? – спросил Гусейн, тревожно оглядываясь. – Может быть, разбудить Басова?
– Поздно, Мустафа. Басов не чудотворец. Да нам и не поверит никто. Регистр разрешил…
– А у вас не курят на палубе, Валерьян? Может, бывает, а?
– Н-нет, как будто запрещено. – Валерьян оглядел по очереди всех троих, виновато моргая. Ему было жалко, что начавшийся так хорошо разговор прервался.
– Вот что, ребята, – решил Котельников, – сейчас уже поздно действовать, но в Махачкале мы поднимем на ноги партийную организацию. О чем же ваш помполит думает, товарищ юнкор?
– Не знаю. Он у нас недавно. – Валерьян помолчал и вдруг улыбнулся по-детски просительно: – Ну давайте же разговаривать о чем-нибудь другом. Ну пожалуйста!
Он очень понравился всем, этот маленький радист с «Узбекистана», и ему махали фуражками, когда он уходил по причалу на берег. А Догайло даже расчувствовался, глядя ему вслед.
– Сынишка у меня был… умер…. – сказал он, пригорюнясь. – Такой же был вот вежливый да затейник. Ему бы теперь тридцать было или поболе…
3
День прошел, похожий на другие дни в море, истек незаметно, раздробленный на четырехчасовые отрезки вахт. В открытом море еще не улеглась мертвая зыбь. По склонам волн катилось отраженное солнце. На корме поскрипывал буксирный трос, и за ней в пенную полосу вступал высокий нос «Узбекистана», и мачты его чернели на фоне голубого неба. К нему как-то скоро привыкли на «Дербенте», словно тащился он позади уже давно и не было на нем ни людей, ни горючего груза, а были только мачты, ржавый остов да белые надстройки. А вечером, когда стемнело и зажглись по каютам огни, его не стало совсем. Только уходил в темноту звенящий буксирный трос и на конце его висела гирлянда огней, а под ней на самом дне моря колыхались зыбкие огненные цепочки, и невидимые волны рвали их, набегая, но они срастались опять, снова рвались в клочья – и так без конца.
На эти-то блестящие цепочки и засмотрелся штурман Касацкий, стоя на вахте в глухую полночь. Он поставил локти на перила мостика, запахнул тулуп и затих. Далеко за кормой извивались золотые змейки, и он следил за ними очень пристально и все не мог оторваться, хотя это созерцание было почему-то неприятно. Он обрадовался, когда внизу раздались голоса, и он перегнулся насколько возможно через перила, прислушиваясь.
– Здесь остров должен быть. Какой это?
– Чечен-остров.
– Ишь ты, Чечен. Да ты небось все море знаешь?
– А то как же! Сызмальства здесь плаваю.
Отвечал высокий тенорок боцмана, спрашивал хрипловатый, насмешливый голос.
«Хрулев, должно быть», – догадался Касацкий.
– Дядя Харитон…
– Ась?
– А где ты вчера был, когда мы мотор на палубе покрыли? Уж мы тебя искали, искали!
– Не помню, парень… Верно, дело какое было. Не помню.
– Залив-а-а-ешь! Гусейн сказывал, что ты на кухню забрался. Мертвым жуком притворился, значит? Ай да боцман!
– Врет он все… Грубиян он, обидчик!
– Верно, что грубиян. А все-таки?
– Да ведь кому охота тонуть-то, хе-хе. Старик я…
– То-то. А мне пришлось отдуваться. Его вчера чуть за борт не смыло, Гусейна-то, – добавил Хрулев, как бы вспомнив приятное.
Касацкий слушал с застывшей улыбкой, выставив из мохнатого воротника белое тонкое ухо. Но разговор кончился.
– Так! – вполголоса удовлетворенно сказал Касацкий. – Остров Чечен миновали. Надо засечку сделать…
Он вошел в рубку, зажмурил глаза от света и потянулся, выгибая спину, как сытый кот. Когда он наклонился над картой, где-то снаружи раздался долгий тяжелый звук, словно ударили молотком в железный лист, и тотчас же пронзительно вскрикнул на мостике Хрулев и распахнул дверь рубки.
– Ты что? – обернулся Касацкий. – Муха укусила?
Он увидел побледневшее, с разинутым ртом лицо Хрулева и прыгнул к двери. За кормою, в том месте, где до этого сверкали гирлянды огней, поднимался, качаясь, султан багрового дыма и сквозь него проступали мачты и переплеты снастей «Узбекистана», освещенные розовым светом. Касацкий подбежал уже к трапу, но вдруг остановился как вкопанный, покусывая пальцы. Перед ним опять появилось белое безглазое лицо матроса и хрипло заголосило:
– Помоги-и-и-те!
– Молчать! – крикнул Касацкий визгливым голосом. – Молчать и слушать команду! – Он затопал ногами и, схватив матроса за ворот рубашки, притянул его к себе. – Извольте успокоиться и слушать. Нужно обрубить буксир… Немедленно долой его, в воду… Понял? Ну, живо!
– Топор надо, – забормотал Хрулев, приседая. – Есть обрубить!