Сумрачный поезд мчался по гулкой колее, преодолевая расстояния между полями и реками, городами и весями, шлагбаумами и звездами. Поверженная армада неудержимо неслась вглубь материка. И уже никто не в силах был ее остановить.
Незаметно отсвет грозненского пожара сменился на холодный мертвенный блеск станции. Капитан прильнул к бойнице: неоновые вывески благополучия замелькали перед ним. Иностранные названия прыгали перед глазами. Красотки манекенши завлекали в стеклянный рай магазинов. Дорогие закусочные вызывали слюнотечение. На улицах нарядная толпа стремилась к бездумному и радостному.
Капитан высунулся из машины — танковая колонна, громыхая по брусчатке, уверенно двигалась вперед. Казалось, в опаленных люках мерцали призрачные лики погибших при штурме Грозного. Суровые, в обгорелых шлемах, они с ненавистью дергали рычаги. «Врагу не сдается!» — загремела песня о последнем параде. Регулировщики полосатыми палочками указывали путь. Голубые милицейские фонари угодливо подмигивали.
Красная площадь стояла на часах, отсчитывая вечность. В вышине светилась рубиновая идея, раскинув пятилучие по сторонам. Куранты пробили полночь, и марширующие остановились напротив гранитного мавзолея. Изогнутые стволы орудий выпрямились по струнке, когда на головной танк торжественно поднялся Он:
— Глотайте, сколько можете!
Призыв подействовал магически — колонна, неуклюже развернувшись, двинулась на Кремль. Бронированные челюсти вгрызлись в зубчатые стены. Они кромсали красные кирпичи, похрустывая могильными косточками. Пожирали золотые купола соборов, как многоглазую яичницу. Отплевывались вишневыми ядрами царь-пушки. Рубиновая идея пошла на десерт.
Вскинув трехпалую конечность, вождь наслаждался невиданным зрелищем. Затем, демонстративно оттопырив зад, взмахнул дирижерской палочкой, и барабанщик ударил по пустым черепам. Заиграл дьявольский оркестр — трубач дул в берцовую кость, ксилофонист постукивал по обглоданным ребрышкам, скрипач распиливал смычком обескровленные жилы. На трибуне мавзолея исполнялась классическая какофония — номер 666.
Капитан вернулся в машину. Экипаж готовился к последнему решительному бою. «Аллах акбар! — бормотал Турпал, как будто предчувствуя близкую смерть. — Врагу не сдается Аллах акбар!» Сибиряк туго забивал консервную банку в пушку. Паша Морячок отыскивал в окулярах специальную цель ниже пояса.
— Никак не взять его на мушку, — пожаловался наводчик. — Сильно виляет задом, гад.
— Видать, он полагает, что мы — америкосы, — хихикнул Федька.
— Отставить смех! — нахмурился Турин. — Надо как следует угостить друга… чтоб запомнил навсегда.
— Есть цель! — доложил Морячок.
— Ну, давай, Люба, Любушка, Любовь! — Капитан ласково похлопал по броне. — Огонь!.. Огонь!.. Огонь!
3
Рассвет был хмурым. Небо маскировалось дождевыми облаками. Холодный ветер шелестел брезентом. Паша Морячок на чем свет стоит ругал дневального, застудившего палатку. Тощий солдатик молча возился у печурки, раздувая огонь. Турин лежал под чужим бушлатом, пропахшим соляркой, и пытался осмыслить ночной кошмар. Офицеры нехотя поднимались, сосредотачиваясь вокруг стола, на котором все так же возвышался минометный графин, обрамленный стопками.
— А где Черепанов? — поинтересовался капитан, присаживаясь на лавку.
— Схватил банку с гранатой и понесся. — Сибиряк заваривал чай.
— То-то я его во сне не видел. — Турин придвинул дымящуюся кружку. — Все там были, а он куда-то смылся.
— Работа у него такая — быть невидимым.
Утреннее чаепитие сопровождалось шутками насчет московского майора, способного исчезнуть при любых туманных обстоятельствах. Черепанов появился внезапно, охладив прокуренный воздух насмешек. В его руках злосчастная банка дрожала от гнева:
— Я допросил Турпала. Под конец он раскололся. Сказал, что ящик с тушенкой ему будто бы всучил какой-то прапорщик.
— Прапорщик?
— Да, прапорщик с эшелона, который отправился вчера вечером на Москву.
— Я был при отправке, — невзначай вспомнил Турин. — Эшелон охранялся насмерть.
— Черта лысого! Сам знаешь, какая это охрана! — Майор грохнул на стол жестяное доказательство.
«А сон-то оказался вещим!» — Капитан спешил к рынку. В торговых рядах те же чеченки безмолвствовали в траурных платках, тот же нахальный мальчишка стрелял прожигающими сигаретными взглядами. Джигит отсутствовал. Турин в нерешительности остановился. Мальчишка махнул рукой в сторону кладбища, где темнели последние бронемашины: