— Не отставай! — кричали они. — Не отставай!
Турину почудилось, что и сам он уже превратился в некую тень, которая вот-вот улетучится. Смахнув слезы, взглянул на бушующее пламя — вблизи полыхал бензовоз, а над бензовозом, в опаленных окнах общежития, метались огненные призраки — наши!
Медаль
1
За штурм Грозного майор Лисин был представлен к медали. Медаль хоть и носила имя великого русского полководца Суворова, но почему-то числилась второстепенной — ее мог получить всякий, кто околачивался в районе боевых действий. Это была сущая правда: во время штурма майор ни разу не вышел за пределы гарнизона, ни разу не встретился с врагом в открытом бою, а только наставлял солдат, как следует по-суворовски сражаться.
«Кто остался жив, тому честь и слава!» — пошучивал Лисин, считая награду заслуженной. За дополнительным свидетельством своей доблести майор отправился к Капитонычу — хозяину оружейной комнаты. Старый служака, неизменно пребывавший в состоянии добродушного запоя, без прекословий выдал каску, бронежилет, пулемет. Лисин напялил амуницию, встал под российским триколором и потребовал запечатлеть себя.
— Супруге фотографии покажу, — пояснил он Капитонычу. — Будет уважать больше.
В казарме хвастливые снимки вызвали приступ хохота. Офицеры наперебой предлагали Лисину намалевать на лбу легкое ранение, прицепить сбоку кинжал и сфотографироваться в окопчике, вырытом позади казармы. Последний совет его возмутил:
— Это ж не окопчик, а помойка какая-то!
Против кровавой гуаши и декоративного оружия он не возражал.
По случаю награждения майора Паша Морячок устроил баню. Баня представляла собой небольшое каменное сооружение, где стояла бочка с холодной водой да лавочка с тазиком — ни парилки, ни горячего душа. Однако это не мешало всеобщему торжеству — рядом, на площадке ремонтного батальона, было вдоволь технического спирта, слитого с подбитых бронемашин. Белесая жидкость так смердела, что пролетавшие мимо мухи падали в обморок.
Старший лейтенант Глебов появился в самый разгар праздничка. В предбаннике Лисин разводил очередную порцию зелья:
— У меня глаз алмаз — отец был провизором.
— Не переборщи, аптекарь! — подтрунивал Паша Морячок.
Майор пригубил разбавленный спирт и расплылся в улыбке:
— Отра-ава!
Старшему лейтенанту тут же предложили штрафную. Глебов поднес кружку ко рту. В ноздри ударил сивушный дымок, к которому примешивался резкий запах шин, обгоревших на чеченских дорогах. Зажмурившись, он залпом выпил убийственный настой, перевел дыхание, подтвердил:
— Сдохнуть можно.
Офицеры одобрительно зашумели, зазвякали посудой. Глебов нашел свободное место, стал раздеваться. Серый камуфляж насквозь пропитался солью, отчего на сгибах похрустывал. Едкий пот размыл полосы на тельняшке. Старший лейтенант скинул берцы, по щиколотки погрузился в склизкую черную жижицу, которая толстым слоем покрывала пол.
2
Жижица хлюпала под ногами — сильный дождь разбил дорогу. Дорога, петлявшая между густыми деревьями, называлась зеленым коридором. По ней тянулась печальная вереница беженцев, покидавших разрушенный Грозный. Скорбные старухи тащили немудреный скарб. Женщины вели за руки детей, которые босыми ножками чмокали по грязи.
Глебов стоял в оцеплении. Ему было сказано, что среди беженцев могут оказаться переодетые боевики, — требовалось их вычислить и без лишнего шума отсечь. Третий час он смотрел на непрерывное шествие горя. Солнце пекло нещадно. Одной старухе стало плохо. Она распласталась на пригорке.
— Бабушка, бабушка! — тряс ее за подол мальчуган.
Подбежали солдаты с носилками.
— Отнесите в лавку, в лавку отнесите, — умоляла она.
— Мамаша, какая лавка? В госпиталь!
— Нам бы в лавку с Ванечкой.
«Не затерялся бы по пути пацаненок, — озаботился Глебов. — Старуха-то, видать, совсем спятила от голода». Его бабке, пережившей ленинградскую блокаду, тоже мерещились прилавки, полные продуктов. Когда померла, под кроватью нашли мешок гречки и окаменевшую груду поваренной соли — покойница тишком готовилась к голодной вечности.
Мужчин среди беженцев не просматривалось. Изредка попадались подростки, но они были с матерями, которые поднимали истошный вой, как только старший лейтенант норовил для проверки отвести кого-то в сторону. Уже под вечер он заприметил колченогого — тот угрюмо ковылял по дороге, исподлобья зыркая на оцепление.
— Ваши документы? — остановил его Глебов.