– Абу сказал: пусть готовят выкуп.
А сегодня его подозвал рыжий сержант, шепнул на ухо:
– Слушай, друже, купи пулемет.
Его поросячьи глазки пугливо бегали, нос розовел пятачком. Иса оценил сержанта презрительным взглядом:
– Сколько?
– Да пустяк – тыща зеленых.
– Ночью приходи – вон туда.
Дождь перестал. В вышине ветер разметал тучи, образовав неровную лунку. Туда закатился яркий лунный шар, высветив окрестность. Стало ясно, как днем.
За придорожным кустом, осыпанным мокрыми блестками, стояли двое. Один ворочался из стороны в сторону, горячо спорил. Другой застыл на месте, как каменный, вытянув вперед левую руку:
– Триста долларов.
– Чиво? Это ж каплюха.
– Война кончилась.
– Друже, так мы не договаривались.
– Не хочешь – не бери.
– Товар – свежак, со склада.
– Триста.
Белое облако наплыло на лунку, затянуло ее кисеей. Окрестность погрузилась в серебристый мрак, скрывший последние слова:
– Ладно, нехай!
Рядовой Порохов услышал чавкающие шаги. По тропинке, размокшей от дождя, двигалась туша – уверенно, не таясь.
– Стой, тройка!
Ответ был звонким:
– Четверка!
Порохов, конечно, узнал голос своего командира, но сделал вид, что добросовестно несет службу:
– Пароль?
Имя вавилонского царя запоминалось с трудом, а произносилось еще труднее. Сержант Рыло остановился, выдавил:
– На-ву… Но-со… Рог…
Беспомощный лепет раззадорил Порохова:
– Какой к черту носорог? Лежать!
Короткая очередь пронзила мглу – стремительные искорки унеслись вверх. Сержант рухнул на землю, завизжал:
– Порохов, тварюка пидлая, убью!
Угроза не подействовала. Рядовой держал распластанную тушу на мушке, ожидая помощи – вот-вот должен был прибыть наряд.
Шло время.
Во тьме Порохову привиделась теплая комната, залитая настольным светом, где начальник караула изучал потертую иностранную купюру. Правое око американского президента было заляпано, отчего тот казался лихим одноглазым пиратом. «Ублюдок!» – начальник швырнул деньги на стол.
– Пусть войдет.
Сержант Рыло выглядел не лучше американского президента: по камуфляжу расплылись жирные глиняные пятна, между пальцами сочилась грязь.
– Что продал?
– Пулемет.
– Сволочь! Ты Родину продал, а не пулемет! За сколько Родину продал, сволочь?
– Триста долларов.
Сержант опустил голову:
– Товарищ полковник, простите.
– Это Бог простит, а я еще подумаю.
Начальник караула взглянул на купюру – американский президент ехидно подмигивал, обещая бутылку виски, курицу гриль и прочие райские наслаждения. «Однако это, считай, трехмесячная зарплата, – прикинул полковник. – А ежели десять таких железок продать?» Привычно сунул деньги в карман:
– Пошел вон, сволочь!
Увидев ловкое движение, сержант Рыло усмехнулся: «Ну, Порохов, тварюка пидлая, убью!».
С той стороны ударил пулемет. Пули сшибли мокрые блестки с куста, прошуршали по траве. Рядовой Порохов укрылся за деревом, взял окрестность под прицел. Темнота сгущалась.
На тропинке, повизгивая, подрагивало тело.
Больше никто не стрелял.
Земля Аллаха
Земля в Чечне делилась поровну – на землю Аллаха и землю войны. Там, где стоял полевой командир Абу, была земля Аллаха. Там, где стоял капитан Турин, была земля войны. И попробуй протоптать дорожку между ними… На землю Аллаха капитан собрался поутру. Переоделся в цивильную одежку: джинсы, рубаха, куртка. Похлопал по пустым карманам, проверяя, нет ли чего лишнего. Сунул пропуск – неказистую бумажку с призрачной печатью реальности. Постучал кедами о порог казармы, сбивая с подошв остатки присохшей глины, – ну, с Богом!
Граница, обозначенная бетонными блоками, отгораживала привычный мир Ханкалы от враждебного пространства. Пригородный пейзаж был однообразен и уныл: вырубленные в округе деревья лежали на земле в последних братских объятиях. По дороге от Грозного пылила легковушка. Над придорожной сараюхой струился дымок, обещая шашлычную гостеприимность. Турин усмехнулся: «Спасибо, кушали».
С перекрестка легковушка повернула к гарнизону. Капитан миновал бетонную границу и вышел навстречу. За рулем автомобиля восседал аксакал – большая кепка, казалось, навсегда пригвоздила его к сиденью.
– Куда нада?
– В центр.
– Поехалы.
Турин уже распахнул дверцу, как вдруг услышал:
– Стойте! Стойте!
К машине, размахивая руками, мчался Салецкий, намереваясь, как видно, навязаться в попутчики. Капитан с отвращением разглядывал тщедушную фигурку, лоснившуюся липкой ложью. К столичным корреспондентам, отряженным в мятежную Чечню, он относился как к воронью, слетевшемуся на мертвечину.