К счастью, утром в парк прибыл капитан Бочкарев и с ним десять экипажей. Работа пошла веселей. Где-то нашлась автомашина. К утру вторых суток все танки были погружены на платформы.
... Куда ехали - никто не знал. Видимо, не знал этого и сам Бочкарев, потому что на всех промежуточных станциях он пытался связаться по телефону с командованием. Сначала эшелон следовал на запад, но через сутки повернул обратно, в сторону Ленинграда, ночью проехали его и оказались на Карельском перешейке, перед Выборгом. Капитана Бочкарева по дороге куда-то вызвали, а всех нас передали в состав батальона капитана К. Д. Шалимова, который вошел затем в танковую группу полковника А. Г. Родина.
После выгрузки капитан Шалимов приказал привести танки в боеспособное состояние. Заместитель командира батальона по технической части воентехник 1 ранга Я. Н. Резник выделил 20 новых аккумуляторов, которые требовалось только зарядить. Это позволило сразу же поставить все танки, как говорится, на ход. Однако при дополнительной и более внимательной проверке боевой техники обнаружили неисправность двух двигателей. Доложили об этом комбату, а он просто приказал их отремонтировать.
Легко сказать - отремонтировать, а как это сделать в полевых условиях, когда нет подъемных кранов, запасных частей и двигателей? Кроме того, ни я, ни экипажи технологии ремонта двигателей не знали... Но приказ есть приказ: двое суток без отдыха мы перебирали двигатели. Думали, все нормально, но когда завели первый двигатель... он застучал еще сильнее, а второй сразу же заклинило.
За плохой ремонт капитан Шалимов объявил мне выговор и дал двое суток на исправление неполадок. Не представляю, как могли бы мы "исправить неполадки", если бы не зампотех: Резник привез из Ленинграда ремонтную бригаду во главе с мастером цеха И. Д. Мурником. Рабочие захватили с собой съемники, поршни и поршневые кольца. Совместными усилиями двигатели были отремонтированы.
* * *
Комбат все поторапливал. События складывались тревожно, хотя полной обстановки никто из нас не представлял. Сведения были отрывочные. Знали, что на кандалакшском направлении и в районе Лехтуси белофинны рвались к Кировской железной дороге. Им противостояли лишь небольшие группы пограничников, части 54-й и 104-й стрелковых дивизий. Используя более чем тройное превосходство в силах и средствах, противнику удалось километров на 40 продвинуться в глубь территории Карелии, Слышали, что ожесточенные бои развернулись на ребольском направлении, где оборону держали 337-й полк 54-й стрелковой дивизии и 73-й отряд пограничных войск. Уже позже мне стало известно, что финские войска в ночь на 1 июля ударили в стык 7-й и 23-й армий в районе Лахденпохья с задачей прорваться к западному побережью Ладожского озера, изолировать армии друг от друга и в дальнейшем уничтожить их по частям. Замысел противника срывался героическими действиями 168-й стрелковой дивизии 7-й армии и 142-й Краснознаменной стрелковой дивизии 23-й армии.
В ночь на 2 июля и нам, танкистам, было приказано выступить на этот участок фронта. Совершив марш в район станции Хейниоки, мы расположились севернее железнодорожного полотна, примерно в двух километрах от станции. Здесь некоторые наши боевые машины вошли в состав сводного танкового батальона, другие распределены по стрелковым подразделениям. Я с лейтенантом В. И. Русаковым попал в одно из них. Нам приказали укрыть танки и к утру быть готовыми к атаке.
Не так рисовался мне первый бой, не так представлялись танки в атаке... Настроение было хотя и боевое, но смущало многое - и лес кругом, и неопределенные сведения о противнике, и оторванность от своих танковых начальников. А тут еще слухи о том, что противник где-то уже просочился через наши боевые порядки. Вечером мы и сами увидели зарево горящего леса позади нас...
Вернулся из разведки лейтенант Русаков и сообщил, что впереди, метрах в пятистах отсюда, противник накапливает силы. Дорога, по которой предполагалось атаковать противника утром, заминирована. Обхода ни слева, ни справа нет. Кругом могучие сосны и валуны. Рядом с нами лишь до роты пехоты. Решили наблюдать за дорогой и готовиться к атаке.
Приблизительно через час обстановка изменилась. Мы услышали стрельбу в тылу, затем мимо нас пошли пехотинцы к железнодорожному полотну.
Прибежал связной от командира стрелковой роты и передал приказание: прикрыть отход роты за железнодорожное полотно.
Пришлось менять позиции. Танк лейтенанта Русакова укрылся справа у дороги, а я со своим - слева. Теперь мы ждали атаку уже противника и, зная, что впереди своих нет, до рези в глазах всматривались в темноту. Но вот стало светать, впереди показались перебегавшие от дерева к дереву какие-то силуэты. Через несколько минут на дороге из-за завала показалась не то пушка, не то миномет. И в ту же минуту прогремел выстрел из танка Русакова. Наведя орудие в сторону завала, я тоже нажал на спуск. Снаряды разорвались рядом с завалом. Русаков повторил выстрел и попал прямо в цель.
Но тут же я увидел факел над танком Русакова - противник тоже открыл огонь. Следующий удар пришелся по броне моего танка. Ясно было, что противник бьет из-за укрытия, но откуда именно - никак не мог установить. Хотел наугад еще раз выстрелить, но не успел - новый снаряд ударил по броне, и на мои плечи свалилось безжизненное тело башенного стрелка сержанта К. Н. Кравченко.
Я крикнул механику:
- Заводи, сменить позицию!
Но завести танк не удалось. Оставалось одно - продолжать наблюдать и вести огонь. Танк Русакова горел. Что там? Радиостанций в наших танках не было, и оставалось только гадать. Но вот кто-то выскочил из башни. Через минуту я услышал стук по броне и голос Русакова. Я открыл люк и впустил его в башню.
- Почему стоишь? Надо же... - увидев тело Кравченко, Русаков осекся.
- Не заводится двигатель. У тебя все живы?
- Все. Надо бы подогнать твой танк, взять экипаж. Долго так не продержаться...
Попробовали снова завести двигатель - не получилось. Поняли, что перебит провод к аккумулятору. Кое-как его соединили, и двигатель ожил, танк тронулся.
Не знаю почему, но, пока мы возились, противник скрылся. На дороге никого не было. Только слышалась стрельба где-то у железнодорожной станции. Видимо, противник нас просто обошел, чтобы, не теряя времени, выполнить свою главную задачу - с ходу захватить станцию.
И мы решили двигаться к станции. Когда выехали на железнодорожное полотно, противник открыл по тапку огонь. Одним из снарядов заклинило пушку, потом была повреждена ходовая часть. Русакова ранило. Сняв пулемет, мы покинули танк и до вечера держали круговую оборону. Когда стемнело, занялись ремонтом - исправили подвеску, натянули гусеницу. Двигатель завелся сразу. Решили прорываться к своим, идти на полном ходу по дороге, по которой днем отходили наши пехотинцы. В темноте проскочили станцию. Беспорядочный огонь противника не причинил нам вреда.
Ехали долго, никого не встретив на пути. Потом танк попал в какой-то ров, застрял, и в наступившей тишине мы услышали русскую речь. Вылезли из танка, расспросили солдат, что к чему. Ответ был короткий:
- Сами толком ничего не понимаем, видимо, отходим.
Более трех часов потребовалось нам, чтобы вытащить застрявший танк и снова двинуться вперед по дороге. Вскоре мы наткнулись на медицинский пункт. Я видел, что лейтенанту Русакову было все хуже и хуже, и поэтому обрадовался такой встрече. Женщина-врач поругала нас за то, что не привели раненого раньше, сделала укол Русакову и распорядилась оставить его здесь.
- Будем отправлять в госпиталь, - сказала она на прощанье.
С Русаковым мы уже подружились, и жаль было с ним расставаться. Но ничего не поделаешь - ему нужна была медицинская помощь.
* * *
Километра через четыре мы встретили пехотинцев, остановились, чтобы разузнать обстановку. Да и бензина оставалось минут на 20 ходу. Что делать, когда кончится горючее, не представлял. Здесь познакомился с командиром стрелкового подразделения - молодым лейтенантом, фамилию которого, к сожалению, запамятовал.
После того как представились друг другу, лейтенант раскрыл планшет, вынул карту и карандашом ткнул в перекресток дорог.