- Приказано оборонять, - сказал он. - Вечером был штабист. Говорит, что наши части на подходе. Нам надо продержаться сутки-двое. Приезжали саперы и заминировали дороги.
- А танкистов видели? - спросил я.
- Нет, их здесь не было.
- А кто справа, там, откуда доносится стрельба? - продолжал спрашивать я.
- Такая же группа, как паша. Удерживает мост через реку. Но связи с ней нет. А что вы решили?
- Бензин израсходован. Деваться некуда. Будем с вами обороняться, ответил я. - Позиция танка, думаю, удачная. Весь перекресток как па ладони.
- Хорошо, - заключил лейтенант. - Выделю вам трех красноармейцев для охраны.
- Договорились, - согласился я и пошел к танку вместе с тремя солдатами.
Неподалеку от места, где стоял наш танк, я заметил малинник и тут же почувствовал острый голод. Я и вспомнить не мог, когда мы последний раз ели. Начал срывать сочные аппетитные ягоды. Моему примеру последовали и пехотинцы.
- Малинка малинкой, а насчет поесть надо бы подумать, - со вздохом сказал один из красноармейцев.
- Неплохо бы, - послышалось в ответ.
Я обернулся и увидел улыбающегося сержанта И. П. Кулиничева. Механик-водитель прижимал к груди две пилотки: одну - с грибами, другую - с малиной.
- Почему не в танке? - спросил я.
- Так там же остались двое. А я решил, пока вас нет, не терять времени. И вот, - показал он на грибы и ягоды, - собрал на завтрак.
- Запомните, товарищ сержант! - строго сказал я. - Впредь без разрешения танк не оставлять. Ведь война идет, а не учения...
Не успел я закончить фразу, как со стороны дороги послышался лязг гусениц. Сердце замерло. "Чей? Наш или противника?" - пронеслось в голове.
- В танк! - скомандовал я.
Прижавшись к прицелу, я немного развернул башню и увидел перекресток дорог, к которому на малой скорости, как бы крадучись, подходил танк с крестом на борту. И вдруг под ним всплеснулся фонтан земли.
- Мина! Наша мина! - обрадованно вскрикнул я, продолжая держать под прицелом вражескую боевую машину.
Когда пыль немного улеглась, я увидел, что у танка противника перебита гусеница, которая ковровой дорожкой раскинулась позади машины, а из кормы валит дым. Открылся люк башни. Один за другим выскочили из него два гитлеровца, но тут же были сражены пулями. Больше никто не показывался, а в экипаже, как я знал, должно быть три-четыре человека. Ведь ясно, что танк скоро начнет гореть. Но вот из люка высунулись две руки. "Сдаются", - отметил я про себя и решил подойти к вражескому танку.
Там уже находились пехотный лейтенант и несколько бойцов. Они обступили пленного, который лежал в кювете с вытянутыми вверх руками, с расширенными глазами, в которых отражались и страх, и мольба о пощаде.
Все мы впервые видели так близко настоящего и живого вражеского солдата. Побежденного, беспомощного. И ненависти особой к нему не испытывали. Видимо, не осознали еще всей серьезности войны, не предполагали, какие страдания и лишения, жертвы и разрушения принесут на нашу землю фашисты. Жгучее, неукротимое чувство ненависти придет чуть позже и не угаснет в груди до тех пор, пока враг не будет окончательно повержен.
... Дым на корме вражеского танка усиливался. И у меня вдруг мелькнула мысль - надо спасти этот танк и использовать его горючее. Вспрыгнул на корму, крикнул:
- Песок подавай, ребята! Песок!
Однако тут же убедился, что эта мера не поможет - жалюзи узкие, в них песок не засыплешь. Открыть их надо, но как? Конструкция танка незнакома, пока разберешься - и машина сгорит.
Подошел к пленному, говорю ему, подкрепляя жестами:
- Офнен, офнен, зольдат. Открывай жалюзи.
Понял он меня, вскочил - и в танк. Через минуту-другую жалюзи поднялись, и мы быстро потушили загоревшееся масло, которое разлилось по днищу.
Вместе с лейтенантом решили отремонтировать танк, сдвинуть его с дороги и использовать как огневую точку. Справились быстро, так как надо было только натянуть гусеницу. Посадил пленного на место механика-водителя, а сам устроился позади него на тот случай, если вдруг вздумает какой-либо номер отколоть. Пленный, к слову сказать, вел себя очень послушно. Он завел двигатель и тихонько (по моей указке) отвел машину от перекрестка в лесочек, правее позиции нашего танка. После этого я пленного передал пехотинцам. Он больше нам был не нужен. В трофейную машину сел сам, а Кулиничева назначил старшим своего танка.
В это время на дороге показалось два вражеских танка: один остановился у воронки, образованной взрывом мины, другой - метрах в тридцати от первого. Экипажам было ясно, что путь заминирован. Однако их, видимо, озадачило отсутствие подорванного танка. Башня начала медленно поворачиваться - командир осматривал местность.
"Надо упредить", - подумал я, и в этот момент раздался выстрел. Стрелял Кулиничев, но промахнулся. Танк противника сразу дал задний ход и выбросил дымовые шашки.
Было ясно, что это разведка противника. Нас обнаружили, и теперь следует ждать главных сил. Так, во всяком случае, меня обучали в училище. Мы приготовились. Час ждали, второй - нет противника...
Когда стемнело, я зашел к лейтенанту-пехотинцу, чтобы узнать, есть ли какие приказания из штаба полка. Оказалось, что связь с ним потеряна.
- Поэтому, - сказал лейтенант, - задача остается прежняя: держать перекресток.
- А зачем его держать, ведь сюда противник не идет, - возразил я.
Лейтенант пожал плечами и ничего не ответил.
Что мне делать? Пехота имеет приказание, а у меня его нет. По собственной инициативе действую на свой, как говорится, страх и риск. Вот уже двое суток я не знал, где находится наше подразделение, в какую двигаться сторону. Решил до утра подождать. Поужинали консервами и галетами, которые нашли в фашистском танке, выставили посты и легли отдыхать. Было тихо. Не верилось, что такой покой может быть на войне.
Чуть за полночь меня разбудил посыльный от лейтенанта и передал, что получено приказание сменить район. Я пошел к лейтенанту уточнить обстановку. Он объяснил, что прибыл связной из штаба полка и передал приказ отходить на юг, так как противник обошел пас и наступает в другом направлении.
- А что же с перекрестком? - спросил я.
- Кому он теперь нужен, - махнул рукой лейтенант. - Предлагаю идти вместе.
- То есть как, с вами идти? - не понял я. - А танки?
- Вместе с танками, конечно. И если сможем, то вам поможем, - заключил лейтенант.
Сборы были недолгими. Приспособили тросы к немецкому танку, свой взяли на буксир и двинулись вслед за пехотой. Километров через пять двигатель так нагрелся, что пришлось остановиться. Провозились минут двадцать, пока не выяснили, что воды в системе охлаждения вовсе нет.
Пехотинцы нас ждали. Лейтенант поинтересовался состоянием машин. Я ответил, что дело, видимо, безнадежное, спросил, далеко ли до населенного пункта. Он спичкой осветил планшет с картой и сказал, что до деревни километров десять.
- Придется делать два больших привала, чтобы остывал двигатель, - сказал я. - А в деревне попробуем перелить горючее в наш танк.
Лейтенант не возражал.
Нам повезло. Вскоре на пути попалась разбитая телега, в которой оказалось ведро. Бензосистему трофейного танка мы не знали, поэтому с трудом отвернули плоскогубцами один из штуцеров бензопровода, начали спускать бензин. Нацедили почти два ведра.
Теперь танки поменяли местами: наш - впереди, а трофейный - на буксире. Замечу сразу, что в пути мы еще раз переливали бензин из немецкого танка. Обнаружили дополнительный бачок, в котором было около 50 литров бензина.
Пехотинцы десантом расположились на двух танках. Двигались па второй скорости и в полном одиночестве. Лишь однажды встретили трех саперов, которые устраивали на дороге завал, минировали его. Мы помогли им справиться с делом и взяли с собой.
* * *
Ехали в направлении Кексгольма, хотя понимали, что бензина нам не хватит, чтобы добраться до города.
Около полудня подъехали к развилке дорог и здесь встретили советский танк без гусениц, на колесном ходу. Глянул па номер и глазам не поверил - танк из нашего батальона!