- Других путей не остается... И вызывает Центральный Комитет партии. В самых исключительных и отчаянных случаях прибегали мы к помощи ЦК и немедленно получали ее. Строптивый интендант из "не нашего" фронта больше не делит на своих и чужих. Сразу появившийся автобат подвозит бензин, хлеб, концентраты. Совсем было отчаявшийся командир возбужденно телеграфирует: "Получил три заправки, продуктов на семь суток. Продолжаю марш".
Но случалось, части застревали где-то неподалеку. Кончилось горючее, съеден НЗ, дорогу перемело. Положение как на необитаемом острове.
После долгих колебаний мы с Катуковым решили посылать танки с волокушами. Кухни, и те цепляли за танки, чтобы поддержать проголодавшихся, мерзнущих в открытом поле или заснеженном лесу людей. И тут новая напасть. Рывшаяся в штабных бумагах комиссия узнала о нашем решении.
- Вам известно, что подобное использование боевой техники категорически запрещено? - спрашивает комиссия нас с Катуковым.
- Известно, - отвечаем мы.
- Как вы смели умышленно пойти на нарушение инструкции номер?..спрашивает комиссия .- Подпишите акт.
Акт пестрит страшными словами: "самоуправство", "пагубное решение", "подрыв боеспособности".
Председатель комиссии прикладывает руку к виску, вежливо прощается и с гордым сознанием исполненного долга (зло пресечено в корне!) вылетает в Москву. Катуков хмуро чешет затылок:
- Влетит по первое число.
- Проще простого, - соглашаюсь я, - отдерут в назидание внукам и правнукам нашим.
Но мрачные предчувствия не оправдались. Через два дня позвонил командующий бронетанковыми войсками генерал-полковник Федоренко:
- Вы, может, на танках и туда отправитесь, куда сам царь пешком ходит? Объясните-ка.
Катуков доложил обстановку и замолчал, сосредоточенно прижав к уху трубку. По его лицу ничего нельзя было понять. А на моем он, видимо, прочитал тревожное недоумение и сжалился, поманил пальцем, на пару секунд поднес трубку. Я услышал увлеченную брань командующего.
- Нас? - одними губами спросил я.
- Комиссию! - весело подмигнул Катуков. Но приезжали на командный пункт представители и поавторитетнее. Претензии у них были куда более обоснованные.
Появлению маршала Жукова предшествовала волна нервозности. Оперативники сбились с ног. Они знали беспощадную требовательность маршала Жукова и чувствовали свою уязвимость. Начальник штаба армии генерал Дронов, посвященный в тайны руководства общевойсковыми соединениями, с танками дела почти не имел. А тут не просто танки, а огромное войсковое объединение, впервые создавшееся в Советской Армии. Да еще совместная операция с воздушными десантами.
Когда я заходил в увешанную схемами, таблицами и картами избу Дронова, то в глазах его видел усталое отчаяние и смиренную просьбу: "Если ты не можешь ничем помочь, уходи скорее".
Помочь я, конечно, не мог и осторожно уходил, стараясь не задеть за разложенные по всем табуретам и подоконникам бумаги.
Катуков, будучи человеком от природы не способным предаваться длительному унынию, держался бодрее: он все повторял поговорку о горшках, которые не боги обжигают. Но насчет того, что армейский приказ вроде корпусного, только пунктов побольше, - уже помалкивал.
Маршал Жуков, назначенный представителем Ставки, приехал мрачный, раздраженный. Он видел на дорогах застрявшие машины, черных от копоти и масла водителей, по двое суток ежившихся у костров, снежные заносы, пробки. Он знал о незаводящихся моторах, о нехватке горючего, об отсутствии запасных частей, о недоедании и обморожениях.
Молча выслушивал доклады; тяжело всматриваясь в лицо говорившего.
Мы чувствовали: завтра, на совещании, быть грозе. И не ошиблись.
В школьном спортивном зале, заднюю стену которого занимала шведская лестница с поломанными перекладинами, собралось командование Северо-Западного фронта, частей, обложивших Демянское логово гитлеровцев, и свежих войск, подтянутых для прорыва и его развития.
- ...Полтора года сидим и местность толком не знаем! О коммуникациях как следует не позаботились! - массивный, раздвоенный посредине подбородок маршала как бы припечатывал каждое слово. - Штаб фронта в двух сотнях километров от войск, штаб армии - в шестидесяти, от штаба дивизии, чтобы дойти до передовой, чуть не целый день нужен... К наступлению готовимся, а сами больше в тыл глядим, глаза на заднице держим... В районе Дно - партизанский край, а связи с ним не имеем, данных от него не получаем... О противнике что известно? Что в газетах пишут: "Пленный обер-ефрейтор показал..."
После Жуковского разноса наступила гнетущая тишина. Вдруг поднялся во весь свой великанский рост прибывший с ним маршал артиллерии Воронов и как ни в чем не бывало предложил:
- Товарищу Дронову пособить надо. Я поработаю с ним.
Это была разрядка. Жуков глянул на Воронова и сдержанно усмехнулся:
- Помочь так помочь. А Хозин пусть с Катуковым посидит... С завтрашнего дня в ваше, Катуков, распоряжение поступает полк У-2. Используйте для связи с частями. Какую еще от меня помощь хотите?
- Дронова надо бы заменить, - произнес Катуков, - общевойсковик он, не тянет танкового штаба.
- Кто на примете?
- Генерал Шалин - начальник штаба соседней армии.
- Шалин тоже общевойсковик.
- Так-то - Шалин...
Жуков больше ни о чем не спрашивал, достал сунутый было в карман блокнот, написал на листке несколько слов и передал его моментально исчезнувшему адъютанту.
А утром в этой же избе, за тем же столом уже сидел генерал Шалин.
Мы доложили о готовности и в ответ получили приказ выдвигаться на исходные позиции.
Штыков находился в войсках, и я под утро прилег на "нашу" постель, с тем чтобы в шесть расстаться с этой наполовину разрушенной избой, где пришлось провести две сумасшедшие недели. Но едва задремал, услышал за дверью шум, перебранку. Один голос был явно знакомый. Так и есть - Подгорбунский.
- Пустите! - крикнул я часовому, а сам включил лампочку, натянул пять минут назад сброшенные сапоги.
В комнату от невидимого мне толчка влетел невысокий офицер без шапки, упал на пол и остался лежать. Руки у него были связаны за спиной. Появившийся следом Подгорбунский за ворот рваного маскхалата грубо приподнял лежавшего: