Когда огонь утих и дым немного рассеялся, мы словно сквозь туман увидели вдали сплошную цепь немецких машин. Понять, какие подбиты, какие целы, было невозможно. Цепь зашевелилась - видимо, немецкие танкисты получили какой-то приказ. "Тигры" и "пантеры" рассредоточивались, пробуя обтечь рубеж ПЗО.
Между нами и немецкими танками никого и ничего нет. Несколько сотен метров выжженного поля. И все. Артиллерия бьет издалека, с закрытых позиций, разбросанных где-то позади оврага.
Катуков прилип к биноклю. Машинально бормочет:
- Перестраиваются... Заходят клином... Пахнет ладаном...
Последние слова, не отводя от глаз бинокль, он шепчет мне на ухо.
Армо молча ставит перед нами на бруствер рукоятками вверх противотанковые гранаты. У Богомолова заело диск, он никак не может снять его. Рядом солдат прилаживает сошки ручного пулемета. Притащились радисты с серыми ящиками раций. Прильнув к земле, тянут провод телефонисты. Ни команд, ни выкриков.
Но снова заслон разрывов встает на пути танков. Невидимые нам артиллерийские наблюдатели знают свое дело. Снова застыли в дыму "пантеры" и "тигры".
Так повторяется не раз. Немцы не перестают искать щель. Наши батарейцы опускают перед ними огненный занавес. Однако танки все ближе и в конце концов, видимо, прорвутся. Из десяти - пять, но прорвутся.
Это понимает каждый из привалившихся к стенке окопа. Но не каждый понимает последствия такого прорыва.
- Товарищ "Сто первый - Волга", - неожиданно напоминает о себе радист. С наушниками на голове он притулился в углу, и никто не обращает внимания на монотонно повторяемые им позывные.
- Товарищ "Сто первый - Волга", вас вызывает "Сто первый - кинжал".
"Сто первый - кинжал" - это Горелов, - быстро прикидываю я. - Неужели готов?
Катуков наклоняется над рацией.
- Подтянулся полностью? Борта, говоришь, подставили? Видишь все поле? А связь с...
Михаил Ефимович вопросительно смотрит на радиста.
- Какой позывной у Бурды?
- ...Связь со "Сто первым - винтом" имеешь?.. Все проверено? Тогда действуй!
Гитлеровские танки снова перестраиваются. Вернее, часть перестраивается, а остальные ведут огонь, щупают снарядами поле. Где-то здесь в земле притаились русские корректировщики, а может быть, и русские противотанковые пушки.
Радист, принимая от Катукова наушники, неосмотрительно выпрямился и рухнул с разбитым черепом.
- Сеня, Сеня, чего ты? - недоуменно теребит его за плечо напарник. - Ну чего ты?
- Нет больше у тебя, сынок, друга Сени, - тихо произносит Михаил Ефимович, - пал Сеня в боях за Родину,
Кровь из разбитой головы капает на серый ящик; рации, на вылинявшие брюки, на обмотки второго радиста.
Танки закончили перестроение и, забирая вправо (не подозревают, что приблизились к Горелову), продолжают упрямое движение. И - останавливаются. Останавливаются прежде, чем до нас долетает мощная молотьба разрывов.
Первые залпы бригада дала из засад. Это они заставили немецких танкистов с ходу затормозить, развернуть башни. Но пока гитлеровские стрелки схватят цель, бригада Горелова успеет пробить борта не у одной машины.
Вздох облегчения вырвался у каждого из нас.
Вдруг замечаешь: над окопом наклонилась береза. Ее лаковые листья, если станешь в рост, блестят, мелькают перед глазами. И чистая как снег кора тоже блестит на солнце.
Только что к нам сквозь разрывы заградогня рвались немецкие танки и фашистские башнеры ловили в прицел кромку оврага, одинокую березу. А теперь гитлеровцам не до нас. Они разворачиваются, чтобы смять бригаду Горелова.
Бригада выходит из засад, идет на сближение. Перед ней огненный вал, направленный точной рукой артиллеристов. У немцев больше танков. Но артиллерия наша мощнее, активнее. Да и авиация сегодня поддает жару. В танках сидят авиационные наблюдатели. По их слову штурмовики, прижимаясь чуть не к самой земле, бьют реактивными снарядами по "тиграм", истребители ввязываются в бой с вражескими бомбовозами. В раскаленном небе возникают скоротечные, непостижимые для нас бои. И не всегда поймешь, кто это, выбросив шлейф пламени и дыма, падает вниз. Иногда самолет, уже, казалось, совсем лишившийся управления, вдруг пытается выровняться, оттянуть неминуемую встречу с землей.
С каким упорством тупоносый ястребок стремится избежать посадки в расположении немецких танков! Но высота все меньше и меньше... Огня не видно. Только в последнюю секунду из-под крыла вырвался клок дыма. Не дотянул. Грохнулся перед головными "тиграми". И они в упор, метров с пятидесяти, будто балуясь, расстреливают его.
А другой, пылающий, как промасленная пакля, упал перед оврагом. Из него выскочила фигурка и быстро-быстро поползла в нашу сторону.
Плотный, коротконогий летчик с пистолетом в окровавленной руке встал перед Катуковым. Сквозь дыру комбинезона виднелась волосатая грудь. У колен болтался большой планшет на длинном ремешке.
- Сбил два "юнкерса"... И сам хлопнулся... Стрелок-радист убит. Фамилия его была Варфоломеев, двадцать второго года, воронежский. Третий день на фронте... Прошу, товарищ генерал, машину до аэродрома. Еще сегодня летать должен!..
Верхняя губа летчика с тонкими усиками едва заметно дрожит.
На смену одним истребителям и штурмовикам прилетали другие. Авиация наша старалась очистить небо от "юнкерсов" и "фокке-вульфов", прикрыть свои танки. Если бы не она, положение бригады Горелова было бы совсем плачевным. Горелов оттянул на себя силы противника, превосходящие его не менее чем вдвое. Он точно нацелил фланговый удар, сорвал прорыв "тигров" в глубину, связал их боем. Но преимущество внезапности иссякало. В дыму и пыли схлестнулись два танковых потока. Немцы теснят контратаковавшую их бригаду, пользуясь численным перевесом, норовят зажать ее в клещи.
Катуков торопит по рации "Сто первого - винта" - Бурду, по телефону узнает от Шалина обстановку на других участках. Немцы нанесли удар по нашему правому флангу, как видно, хотят, чтобы мы перебросили часть сил с обоянского направления. Шалин считает, что из-под Обояни нельзя взять ни одного танка, ни одного солдата. Катуков согласен: