- У деревьев северная сторона мхом покрыта, еще по срезу на пне можно определять стороны света.
- Где здесь деревья? Где пни?
- Верно, чего нет, того нет, - вздохнув, легко соглашается Михал Михалыч.
Приблизительно определив точку стояния, я решаю, что где-то неподалеку должна находиться бригада Бурды. Будем искать.
Кучин колесит по степи. Верх "виллиса" откинут, и Балыков пытается наблюдать за звездами.
Вдруг - такое чувство, будто разверзлась земля. Мы летим куда-то, но не вниз, а вверх. Летим и падаем на землю, которая вовсе не разверзлась. Рядом потирает бок Кучин:
- Вас здорово, товарищ генерал?
- Нет, ничего... В голове гудит. Где Балыков?
- Пошукаем. Как бы на мины не угодить. Балыков, сидевший сзади, совершил самый большой полет и крепче нас приложился оземь. Но и он цел, невредим. Только машина... На месте левого заднего колеса торчит ось.
На взрыв прибежали солдаты. Нет худа без добра. Обычный ночной недоверчивый разговор:
- Вы кто?
- А вы кто?
Бойцы из бригады Бурды. Где КП бригады, не ведают, но могут отвести к командиру батальона. Тот дает связного.
И вот мы перед большим, расползающимся стогом сена. Из глубины его доносятся оживленные голоса:
- Жми. Да разве так жмут?
Я лезу в узкую щель, натыкаюсь рукой на что-то круглое, гладкое. Арбуз. Один, другой. Включаю фонарик.
В норе по-турецки сидят Бурда и Боярский. Перед ними гора арбузов. Пробуют, трещит или не трещит. Бурда радушно протягивает полушарие:
- Редчайший фрукт. И наешься, и напьешься. Я жадно набрасываюсь на арбуз, жую сладкий сочащийся мякиш, рассказываю о ночных злоключениях.
- Утро вечера мудренее, - ободряет Бурда. - "Виллисок" отбуксируем, потом отремонтируем.
От его неунывающей ясности делается легче на душе. Поспать бы!..
Спал, подложив под себя охапку колючего сена. А когда проснулся, услышал чей-то встревоженный голос:
- Неизвестно, сколько у них здесь танков, какие силы. Слава богу, что в темноте не поцеловались. Утра ждать надо...
- Рано бога благодаришь,- отозвался Бурда.
По тону чувствую: он сейчас не склонен балагурить.
- Когда эти танки в лом превратим, тогда согласен господа благодарить. Да и то его-то за что?.. Прежде всего надо разведать, где "тигры", где пехота. Их тут много быть не может - арьергард какой-нибудь. Вперед - автоматчиков с противотанковыми гранатами. Танки чтобы наготове были. Чуть "тигры" зашевелятся - огонь. Не дать опомниться. Рассвет уже...
Оказывается, мы ночуем на одном поле с гитлеровцами. Машины противника, так же как и наши, замаскированы сеном. Неизвестно, кто раньше появился. То ли мы их приняли за своих, то ли они нас. Телефонисты тянули нитку и услышали немецкую речь.
Сна - ни в одном глазу. Вылезаю из норы. В сером туманном воздухе мелькают фигуры, слышатся приглушенные
голоса. Ночь кончилась. Багряно-черное небо поблекло. Пожары догорают где-то далеко-далеко. Еще немного и их слабеющий огонь исчезнет в лучах солнца.
Раздается гулкий взрыв противотанковой гранаты. Затем - крики, прерывистая автоматная пальба, разноголосый рев моторов. День начался...
Становится нестерпимо жарко. Кругом падают горящие клочья сена. Соседний стог пылает, подожженный термитным снарядом. "Тридцатьчетверки" опасливо обходят его и катят вперед, на мелькающие в дымке вспышки "тигровых" пушек...
Бурда идет, широко размахивая рукой, сжимающей шлем. Рядом - незнакомый мне подполковник.
- Теперь благодари своего бога, если ты такой набожный... А то - ждать... Как бы чего бы...
- Разве я против? - оправдывается подполковник. Бурда доволен боем, доволен этой импровизированной атакой, и меньше всего ему хочется сейчас распекать осторожного подполковника. Он подходит ко мне, натягивает шлем, опускает руки "по швам".
- Арьергард противника сбит. Уничтожено три "тигра" . Насчет прочего потом подсчитаем.
На чернобровом лице сквозь щетину просвечивает нежный румянец.
- Может, позавтракаем чем... бог послал? - он ехидно косится на уныло вытянувшегося в стороне подполковника. - Тем более дорогой гость пожаловал.
Это уже относится к полковнику Соболеву, не спеша вылезающему из легковой автомашины.
Соболев хмуро озирается по сторонам. Втягивает носом дымный воздух, тихо спрашивает у Бурды:
- Что у тебя тут стряслось?
- Утренняя зарядка. Немцам небольшую пробежку организовали.
- Танки были у них? - оживляется Соболев.
- Были. Кажись, восемь штук.
- Они самые. Это же арьергард 19-й дивизии. Вчера вечером исчезли. Как иголка в стоге сена. Я насчет них хотел, Александр Федорович, предупредить тебя.
- Люблю, когда разведчики своевременно предупреждают, - весело издевается Бурда. - Дорога ложка после обеда, глядишь, на ужин сгодится.
Он обнимает за плечи Соболева:
- Идем, кавунами угощу. И наешься, и напьешься. После завтрака Соболев отзывает меня в сторону:
- Товарищ член Военного совета, вы меня кляузником не считаете?
- Не было повода, - с удивлением отвечаю я.
- Сейчас будет. Прошу вас и буду просить командующего и Михаила Алексеевича не посылать меня к генералу Кривошеину.
- А если мы попросим объяснить причины?
- Не откажусь. Сегодня ночью приехал к нему. А он меня не принял. Все-таки если начальник разведки армии по делу, разумеется...
- Ясно. Можно воспользоваться вашей машиной? Я без транспорта. Нет, вы к шоферу садитесь: будете показывать дорогу.
- Куда?
- К Кривошеину.
За последние десятилетия не было, кажется, войны, в которой не участвовал бы Семен Моисеевич Кривошеин. Начал он еще красным конником, водил в атаку танк под Мадридом, воевал у Халхин-Гола. Военный быт стал для него настолько привычным, что он по мере возможности приблизил его к мирному. На фронте не расстается с женой, оборудовал себе сносное походное жилье. Хоть и на колесах, но все же не без уюта. "Салон" - так называют в корпусе жилье Кривошеина студебеккер с будкой, внешне ничем не отличный от обычной летучки. Но внутри...
Я взбежал по лесенке:
- Соболев, не отставайте. Толкнул дверь:
- А-а, Николай Кириллыч, дорогой. В самый раз к завтраку. Солдат, крикнул Кривошеий ординарцу, - ну-ка еще один прибор!
Он радушно улыбается, широко расставив ноги в мягких матерчатых туфлях. Белоснежная рубашка со