Командный пункт Гетмана километрах в трех от передовой. Офицеры сидят в тесном низком погребе. Под ногами хрустит картошка. Пахнущие рассолом бочки из-под квашеной капусты заменяют скамейки и стулья. Низкий потолок не дает Гетману выпрямиться. Он стоит, ссутулив широкие плечи, пригнув голову, и курит. Из расползающейся цигарки сыплется табак. Андрей Лаврентьевич некурящий, табаком он балуется лишь когда нервничает. Толстыми, плохо гнущимися пальцами неумело сворачивает нескладные самокрутки.
- Левее нас становится еще один танковый корпус, сообщает Гетман, - фронт уплотняется. Скоро немцам "котле" крышка. Прошу помнить, что при передаче позиций возможны контратаки противника.
После Гетмана говорит начальник политотдела корпуса генерал Орлов. Говорит тихо, значительно, каждое слово у него выверено.
Прежде чем закончить совещание, я знакомлю присутствующих с текстом обращения к командованию окруженной вражеской группировки:
"Во избежание ненужного кровопролития, мы предлагаем вам принять следующие условия капитуляции:
1. Все окруженные немецкие войска во главе с вами и с вашими штабами немедленно прекращают боевые действия.
2. Вы передаете нам весь личный состав, оружие, все боевое снаряжение и транспортные средства, а также всю технику неповрежденной.
Мы гарантируем всем офицерам и солдатам, прекратившим сопротивление, жизнь и безопасность, а после окончания войны возвращение в Германию или в любую другую страну по личному желанию военнопленных.
Всему личному составу сдавшихся частей будут сохранены военная форма, знаки различия и ордена, личная собственность и ценности, а старшему офицерскому составу, кроме того, будет сохранено и личное оружие.
Всем раненым и больным будет оказана медицинская помощь.
Всем сдавшимся офицерам, унтер-офицерам и солдатам будет обеспечено немедленное питание.
Ваш ответ ожидается к 11:00 9 февраля 1944 г. по московскому времени в письменной форме через ваших личных представителей, которым надлежит ехать легковой машиной с белым флагом по дороге, идущей от Корсунь-Шевченковского через Стеблев на Хировка.
Ваш представитель будет встречен уполномоченным русским офицером в районе восточной окраины Хировка 9 февраля 1944 г. в 11 час. 00 мин. по московскому времени.
Если вы отклоните наше предложение сложить оружие, то войска Красной Армии и Военно-Воздушного флота начнут действовать по уничтожению окруженных ваших войск, и ответственность за их уничтожение понесете вы".
Документ непривычен для нас. Там, где раньше бывала 1-я танковая армия, командованию не приходилось обращаться к противнику с такого рода предложениями.
- Вдруг да сдадутся, - неуверенно произносит кто-то.
- Как же, держи карман, - мрачно перебивает Гетман.
- Рассчитывать на сдачу трудно, - продолжаю я, - однако даже если есть один шанс против ста, надо предлагать капитуляцию. Нам известно, что Гитлер специальным приказом запретил сдаваться, обещал выручить из "котла". И пока что немцы выполняют приказы фюрера...
Неподалеку с тяжелым грохотом рвутся один за другим снаряды. Со стен погреба сыплется земля.
- Уразумели? - спрашивает Гетман.
После совещания мы втроем - Гетман, начальник политотдела корпуса Орлов и я - завтракаем. Одна из бочек поставлена на попа, застелена газетой. В котелках дымится пшенная каша с кусочками обжаренного сала.
- Надоела хуже тещи, - жалуется Гетман. - Пшено та пшено... В мотострелковую бригаду новый начполитотдела прибыл с ясновельможной фамилией. Как его, Орлов?
Орлов подул на ложечку, пожал плечами.
- Так тот начальник придумал у крестьян пшено на картошку менять. Не дурак мужик...
- Лучше бы занимался вопросами партийно-политической работы, - поморщился Орлов.- Пусть бы каждый свои обязанности исполнял, больше бы толку было.
- Что верно, то верно, - быстро согласился Гетман. - Только я по простоте полагаю, сытый солдат лучше агитацию воспринимает, а главное - крепче воюет.
- Не наша философия, - сурово вставляет Орлов. - Наполеон так рассуждал, путь к сердцу солдата лежит через желудок. Советский боец должен быть сознательным и идейным, независимо от условий.
"Добивая" кашу, я поглядываю на Орлова. Знаю его почти полтора десятилетия. Когда-то вместе учились. Потом встречались на сборах, совещаниях. Степан Митрофанович звезд с неба не хватал, но работал старательно. Года за три до войны неожиданно для нас, издавна помнивших его, стал быстро продвигаться по службе. После боев на Курской дуге, будучи в Москве, в коридоре ПУРа, где толпились ожидавшие назначения политработники, я нос к носу столкнулся с Орловым.
- У тебя есть какая-нибудь должность? Возьми хоть на роту, - взмолился Орлов.
- На роте генерал не положен. А вот начальник политотдела корпуса требуется.
Когда я назвал фамилию Орлова, работник управления кадров недоуменно и соболезнующе посмотрел на меня. Но не возразил.
- Что ж, дело хозяйское. Прохождение службы у него приличное, взысканий не имеет.
Я пропустил тогда мимо ушей эти слова. Более или менее знакомый человек, а то еще бог знает кого просватают...
Мы с Гетманом разделались со своими котелками. Орлов продолжал невозмутимо есть.
Лицо у Орлова чистое, белое, без морщин. Лицо, на котором ни солнце ни ветер не оставляют следов.
Я сразу разгадал наивную хитрость Гетмана, вдруг "забывшего" фамилию нового начальника политотдела бригады и обратившегося за помощью к Орлову. Гетман не станет прямо жаловаться на своего заместителя по политической части, но даст понять: вот полюбуйся, кого мне прислали.
- Неужто вы не были у Потоцкого? - спросил я, когда мы с Орловым направлялись к "хорьку", чтобы ехать в бригаду.
Прибыв на фронт, Степан Митрофанович предложил перейти на "вы". Я вначале не согласился. Но как-то само собой получилось, что мы все же стали говорить друг другу "вы".
- Не был, - невозмутимо ответил Орлов. - Он лишь две недели в корпусе. Акт о приеме должности прислал. С просьбами не обращался. А в таком деле, как изучение кадров, поспешность ни к чему.
Я не стал возражать.
Потоцкого на командном пункте бригады мы не застали. Из политотдельцев здесь сидел лишь инструктор по информации, пожилой, сгорбленный капитан с черным напальчником на руке.