Утром 4 марта 1944 года 1-й Украинский фронт перешел в наступление, 5 марта поднялись в атаку войска 2-го, а 6 марта - 3-го Украинских фронтов.
Первые же дни подтвердили правильность замысла Ставки. Неожиданность и мощь удара сотрясли немецкую оборону, нарушили ее цельность, раздробили ее на отдельные узлы и очаги сопротивления. Сопротивление это было порой отчаянно яростным. Гитлеровское командование отдавало себе отчет в политических и военных последствиях потери Правобережной Украины, выхода наших войск в Карпаты, к государственной границе с Румынией, Венгрией, Польшей. Оно предпринимало бешеные усилия для того, чтобы сорвать или хотя бы приостановить советский натиск. Особенно упорно дрались подтянутые в район Тернополя-Проскурова шестнадцать танковых и пехотных немецких дивизий.
Генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн в своей книге "Утерянные победы" пишет:
"Распутица началась в начале марта, хотя она и преывалась иногда наступлением морозов. Однако она была для нас вначале гораздо более неблагоприятной, чем для русских. Я уже упоминал, что русские танки благодаря своим широким гусеницам превосходили наши танки в маневренности при движении по снегу и во время распутицы. В то же время на стороне противника появилось большое количество американских грузовиков. Они могли ездить по пересеченной местности, без дорог, в то время как наши машины в этот период были привязаны к дорогам с твердым покрытием. Ввиду этого противнику удавалось быстро перебрасывать и пехоту из его танковых и механизированных корпусов. К тому же на нашей стороне с усилением распутицы выходило из строя все больше тягачей. В результате этого наши подвижные соединения могли передвигаться на большие расстояния лишь с большой потерей во времени, а при столкновении их с противником последний имел большие преимущества".
Если бы Манштейну не сопутствовала характеристика, данная ему Лиддел Гартом (Манштейн, по авторитетному; мнению Лиддел Гарта, человек, сочетавший "современные взгляды на маневренный характер боевых действий с класическими представлениями об искусстве маневрирования, детальное знание военной техники с большим искусством полководца"), то, может быть, не следовало бы говорить о преднамеренной лжи. Но Манштейн - действительно знающий и опытный военачальник. Он отлично понимал: распутица особенно трудна для наступающего, коммуникации которого все более растягиваются по мере продвижения.
Слов нет, наши танки обладали лучшей проходимостью, чем германские. И грех жаловаться на "студебеккеры" и "доджи", присланные нам из США. Но немецкая разведка не была настолько беспомощна, чтобы не знать, что даже советские танки и американские грузовики далеко не всегда в состоянии преодолеть разливанные моря весенней грязи, что и у нас вышли из строя почти все тягачи, безнадежно застряли сотни "зисов" и "полуторок".
Правда, которой так боится кичащийся своей солдатско-прусской прямотой Манштейн, состоит в том, что обстановка была крайне трудна для обеих сторон. Но в этой неблагоприятной обстановке советские войска решали более сложные оперативные и тактические задачи, нежели противник, и проявляли более высокие боевые качества. Несмотря на распутицу, на отставание тылов, на нехватку горючего и боеприпасов, несмотря на неистовое противодействие гитлеровцев, наступление трех Украинских фронтов продолжалось.
Тем временем наша танковая армия завершала перегруппировку. Заляпанные грязью до самых башен танки выходили в район сосредоточения. На прицепленных к ним самодельных волокушах громоздились тюки с продовольствием, ящики со снарядами, свернутые госпитальные палатки. А рядом, на лошадях, тряслась наша мотопехота. Южнее Казатина танкисты отбили у немцев около трех тысяч лошадей. Они-то и стали главным транспортным средством танковой армии, которой по штатам "не положено" ни одной лошади и, конечно же, ни одного седла. Что и говорить, вид у "мотокавалерии" был не бравый. Подушки, сложенные половики, а то и немецкие шинели заменяли седла. С помощью прутьев и крепких слов люди заставляли своих одров вытаскивать из грязи ноги.
Уже на марше мы получили небольшое пополнение. На недолгих привалах проходили партийные и комсомольские собрания. Почти все коммунисты из тыловых подразделений были переведены в роты и батальоны. Каждый понимал, какого нечеловеческого напряжения потребует новое наступление, и внутренне готовил себя к нему.
А вдоль дороги тут и там чернели коробки подбитых и сожженных танков. В сорок первом году здесь отступала танковая дивизия, встретившая войну в Станиславе. Кое-кто из Станиславских танкистов служил сейчас в нашей армии. И хотя приказ строго требовал соблюдать дисциплину марша, около каждой такой коробки собирались бойцы, молча осматривали ее, заглядывали внутрь, трогали руками мокрый, покрытый окалиной металл...
На рассвете 21 марта после пятнадцатиминутной артподготовки ударная группировка 1-го Украинского фронта, в которую входила и наша танковая армия, начала новый тур наступления.
Как топор, разваливающий полено, танковый таран вклинился в немецкую оборону.
Через сутки в смотровых щелях мелькнули чистенькие домики Трембовли, гусеницы лязгнули о рельсы и замерли, будто от неожиданности. Под ними был скрытый тонким слоем грязи не привычный для танкистов асфальт. Горелов выпрыгнул из "тридцатьчетверки" и, разминая затекшие ноги, чуть приплясывая, словно проверяя прочность твердого покрытия, сделал несколько шагов, подмигнул высунувшемуся из переднего люка механику-водителю и полез обратно.
Танки шли широким шоссе. По сторонам его почетным караулом вытянулись тополя. Над их вершинами вспыхивали и гасли черные и белые дымки пристрелочных снарядов. Но танки шли и шли вперед мимо обнесенных заборами хуторов, нацеленных в небо островерхих костелов, мимо бесчисленных придорожных крестов, с которых Христос страдальчески свешивал голову.
Азарт заставлял забыть об усталости.
Впереди лежал Чертков - городок, лепившийся по обе стороны реки Серет. Танк старшего лейтенанта Кульдина первым выскочил к берегу. На мосту дрожащим прозрачным пламенем пылали бочки с бензином. Но прежде чем успел загореться настил, прежде чем мы успели что-либо сообразить, танк Кульдина рванул вперед, развернулся на мосту раз, другой - горящие бочки полетели в реку.