Примерно то же самое творилось на фронте у нас в 17-м, — подумал Сталин. Подержать бы их немного в блокаде — армия разбежится, страна развалится, и можно голыми руками брать. Но есть опасность, что эсэсовцы выиграют еще одно сражение, и тогда миллионы «фельдграу» примкнут к победителям. И перед нами снова встанет прежняя Германия, вдвое опаснее, чем прежде.
Спокойным голосом он произнес условия советской стороны: Совет командиров признает верховной властью правительство «Свободной Германии» во главе с премьер-министром Тельманом, в таком случае Красная Армия поможет своим германским союзникам подавить фашистский путч. Кроме того, Совет командиров должен был отдать приказ о прекращении военных действий окруженным в Прибалтике войскам группы армий «Север».
— После победы фашистская партия, безусловно, должна быть запрещена, — продолжал монотонно перечислять Сталин. — Это требование согласовано между всеми союзниками. Уверен, что вы также хотите того же. Другое условие Объединенных Наций — Германия не может оставаться в границах, достигнутых в результате завоеваний. Через несколько лет после капитуляции в Германии должны быть проведены свободные выборы с участием всех политических партий — кроме тех, кто запятнал себя сотрудничеством с Гитлером. Мы видим Германию демократической и миролюбивой республикой, возрождающей давние традиции русско-немецкой дружбы.
— Это замечательно, — перебил его Клюге. — Какие границы вы считаете справедливыми для послевоенной Германии?
Вопрос был из самых главных. Черчилль предлагал вернуть Германию в пределы 1937 года. Формально это было справедливо, но немцы неизбежно обидятся, снова родится реваншизм, а там и новая война не за горами. К тому же Сталина всерьез волновала проблема Франции. Уже понятно было, что в придачу к двум Италиям после войны получатся две Франции: Франция де Голля и Франция Тореза. Очень важно было, чтобы Париж вошел именно в Восточную Францию.
— Австрия должна стать самостоятельным государством, — провозгласил Сталин. — Тем самым удовлетворяется требование о расколе Германской империи на Австрийскую и Германскую республики. Вопрос об Эльзасе и Лотарингии решится просто: фельдмаршал Модель сдает Париж советским войскам и отступает в Эльзас. В случае сдачи Парижа войскам де Голля мы не станем настаивать на сохранении германского суверенитета над Эльзасом и Лотарингией. Вопрос о Судетах и границе с Польшей должен рассматриваться с участием заинтересованных сторон.
Такое решение вполне устраивало генералов, Гудериан признался:
— После бомбардировки, уничтожившей Лейпциг, немецкое командование предпочитает иметь дело с Москвой, но никак не с англосаксонскими варварами. Нас, однако, беспокоит, согласятся ли западные страны с той договоренностью, которая достигнута сегодня.
— Согласятся, — успокоил его Сталин. — Они слишком заинтересованы в нашей помощи против Японии. До середины следующего года союзники будут согласны на все.
Оставался еще один вопрос, очень тревоживший господ генералов: они слышали, что решением Объединенных Наций многие немецкие полководцы будут объявлены военными преступниками. Сталин успокоил их, перефразировав покойного рейхсмаршала:
— Здесь я решаю, кто военный преступник, а кто — нет.
Они обсудили несколько технических моментов вроде передачи Советскому Союзами кораблей Кригсмарине, после чего Сталин предложил участникам переговоров отметить согласие небольшим банкетом. Спустя полчаса в штабы фронтов была отправлена шифрограмма — готовиться к совместным действиям с дружественными частями и соединениями Вермахта.
Перед рассветом в расположение бригады вышел пожилой крестьянин из деревни Мозердорф, а с ним — парнишка-белорус, которого еще два года назад угнали батрачить в Германию. Через этого пацана, неплохо говорившего по-немецки, крестьянин попросил не бомбить Мозердорф, потому что в их деревне эсэсовцев нет, только немного пехотинцев, да и те воевать не хотят, готовы сдаться, если русские обещают не убивать. Он добавил, что танковая часть СС стоит в соседней деревне Вайнау.
— Точно СС? — Часов прищурился.
Выслушав перевод, крестьянин — по-нашему, кулак, а то и помещик — закивал. Он уверенно пролопотал ответ, тыча пальцами в воротник своего пиджачка.