В натопленной землянке опорного пункта Руслан Омаев, захлебываясь от гордости, пересказывал в который раз, как полковник давал клятву на знамени, что было в руках у молодого ефрейтора. Вокруг гудели взбудораженные танкисты, хоть и видели они все своими глазами, но до сих пор были потрясены до глубины души поступком комбрига.
– И чего ты, испужався, шо тебе сейчас командыр по шапке даст при хенерале? – расспрашивал чеченца коренастый парнишка с забавным украинским говором.
– Не по шапке, подумал, может, форма у меня не в порядке или знамя косо держу. Что сейчас командир замечание сделает при всей бригаде, – сморщился Руслан от закипающей обиды.
Парень, выросший в горах Кавказа, был горяч и бурно реагировал даже на безобидные шутки.
– А он раз и на ноху припав, у мине аж рот открывси, – не унимался парнишка.
Он до сих пор был в своих воспоминаниях там, на поле, среди выстроившихся танков, замерших в торжественную минуту экипажей. Где над белым, засыпанным свежим снегом полем развевалось алое знамя с отметинами от пуль и следами пролитой крови бойцов Красной армии – символ их воинской доблести и отваги. Наводчик экипажа лейтенанта Соколова, высокий и могучий сибиряк Василий Иванович Логунов поддержал разговор:
– Усы у полковника знатные и взгляд орлиный, ну вылитый Буденный. Я его в Москве видел, он после финской в награждении участвовал. Сегодня нашего комбрига увидел и сразу Семена Михайловича вспомнил, такой же орел! – Он повернулся к водителю их танка, пожилому мужчине, сержанту Бабенко, который после недавнего ранения был в тугом корсете из бинтов. – Сема, а тебе как наш комбриг глянулся, скажи же, бравый вояка?
Но сержант даже не услышал его вопроса, до того ушел в свои мысли. Семен Михайлович вздрогнул, когда боевой товарищ легонько хлопнул его по плечу:
– Ты чего загрустил, Семен? Ребра ломит? Так давай прими лекарство, у меня стекляшка, полная спирта, берег как раз, если занеможится кто. Сразу как рукой снимет боль. И спать завалишься, пока в наступление не отправили, – предложил Логунов.
– Да нет, это я так. Душевные терзания, – сказал смущенно Бабенко и махнул ладонью.
Среди бравых танкистов, крепких бойцов, пожилой водитель «Т-34» выделялся мягкими, интеллигентными манерами, спокойным нравом. Экипаж любил его не только за виртуозное управление «тридцатьчетверкой», все-таки Бабенко всю жизнь проработал испытателем на Харьковском станкостроительном заводе и чувствовал машину нутром, но и за отеческую заботу об остальных членах их боевого экипажа. Воевали танкисты бок о бок в тесном «Т-34» почти с самого начала войны, прикипели друг к другу душой. Особенно Семен Михайлович, который так и не обзавелся семьей за долгую жизнь, внимательно следил за тем, чтобы доставался и котелок с горячей кашей, и местечко под сухим брезентом младшим членам экипажа: наводчику Николаю Бочкину и радисту Руслану Омаеву. По званию старший лейтенант Алексей Соколов был, конечно, старше мехвода, но из-за разницы в возрасте Семен Михайлович опекал и своего командира, так как знал, что тот, часто увлекшись размышлениями над картами местности, мог забыть о еде и отдыхе. Вот и сейчас Алексей оторвал затуманенный взгляд от топографической карты:
– Семен Михайлович, может быть, все-таки в госпиталь? Врач ведь сказал – вам надо пару недель, чтобы восстановиться. Вид у вас действительно не боевой.
– Да полегчает. – Бабенко тяжело вздохнул.
– Или вы из-за Зверобоя переживаете? Я тоже вот смотрю, в какую сторону начнется наступление, всего сто двадцать километров до места, где мы его сохранили. Не переживайте, до конца месяца отобьем назад наш танк, ремонтники его подлатают, и снова в строй встанем. А пока будем ездить на новой машине, завтра эшелон прибывает прямиком с завода.
Любимую машину под номером 007, танк «Т-34», на котором они прошли много километров и выдержали десятки атак германских войск, пришлось оставить во время последней операции в тайном укрытии на территории, оккупированной немцами. Все члены экипажа переживали из-за потери машины. Танк, которому дали имя Зверобой – в честь любимого литературного героя Коли Бочкина, поклонника книг Фенимора Купера, – стал для них полноправным боевым товарищем. Зверобой был их домом и надежным укрытием от вражеских снарядов. И решение оставить танк в холодном окопе, замаскировав брезентом и ветками, далось командиру нелегко. Но для спасения тысяч людских жизней пришлось им на время распрощаться с верной «тридцатьчетверкой». И теперь танкисты рвались на передовую, как можно быстрее в бой, чтобы отвоевать обратно своего бронированного товарища.