Он очнулся, сидя на своем кресле. В ТПУ громко орал водитель, заглушая все, что могли сказать наводчик и заряжающий. Он был ранен. Кейси понятия не имел, насколько тяжело. В этот момент ему было не до того, чтобы это выяснять. Наконец крики Брауна в ТПУ сменились стонами.
Кейси высунул голову из люка командирской башенки, чтобы посмотреть, что делали русские. Его встретил густой черный дым, поднимавшийся из моторного отделения и стелющийся вокруг танка. Система пожаротушения не смогла потушить возгорание. За полем один из М60 него роты горел и содрогался от вторичных взрывов. Он успел заметить два других двигавшийся куда-то влево. Стволы их орудий выбрасывали струи огня и дыма. Напротив их машины, метрах в пятистах впереди, стоял русский танк. Но хотя он не горел, Джигс сразу понял, что с русским покончено. На башне висело тело командира танка, успевшего наполовину вылезти из люка. Даже на таком расстоянии Кейси заметил потеки крови на черной форме русского и на башне. Это и, как задранное вверх орудие подтверждало, что танк уничтожен. Однако Кейси не заметил ни своих, ни русских пехотинцев. Видимо, они считали, что с его «Паттоном» покончено и уже убежали к новому месту боя. Пожар в моторном отделении тем временем разгорался. Черный дым смешивался с белым дымом гранат. Стоны Брауна почти затихли. Башню заполняла вонь пороховых газов, дизельного топлива из поврежденного бака, едкий запах дыма, исходящий от горящего двигателя и не менее едкий запах пота испуганных членов экипажа. Неожиданно стоны Сэма прервались. Наступившая в наушниках тишина словно подтолкнула Джигса, заставив наконец поверить во все случившееся.
— Выбираемся! — он неуклюже, чувствуя пульсирующую в голове боль, выбрался из командирского люка. Голова кружилась, подташнивало. И все звуки доносились словно сквозь вату. Выбравшиеся из танка наводчик с заряжающим первым делом помогли ему спуститься вниз, а потом открыли люк механика-водителя, который Барун успел расфиксировать и приоткрыть
— Вытащим его отсюда! — приказа Кейси, стоя у танка и держась рукой за надгусеничную полку. Его покачивало. Наводчик Келп и заряжающий Бэннон вытащили тело Брауна из люка механика-водителя и прислонили к гусенице.
— Положите рядом, — успел приказать Кейси и попытался наклонится, чтобы забрать жетоны. Но неожиданно не удержался на ногах и упал. Причем упал втот же момент, когда радом с ними разорвалась мина тяжелого миномета. Он лежал, погружаясь в беспамятство и одновременно фиксируя, как осколки пробивают тела наводчика и заряжающего. Взвыл от бессилия и ужаса… И очнулся от успокаивающего его голоса. Слышно было по-прежнему плохо, но кто-то явно пытался его успокоить. Причем говорили, Джигс был готов поспорить на что угодно, по-английски. Он попытался встать и снова провалился в черную тьму беспамятства. Его М60 все разгорался, а он снова и снова наблюдал, как осколки рвут на части тела его подчиненных…
А вокруг стонущего, не приходя в сознание, пленного, собрался целый консилиум врачей, решающий что делать с этим американцем.
13.10.1983 г. Франция. Париж. Елисейский дворец
Стоящий в кабинете, словно подчиненный перед начальником, и с ненавистью смотревший на сидящего за столом президента посол Британии буквально выплюнул сквозь зубы по-английски: — You were given the choice between war and dishonour. You chose dishonour, and you will have war.[4]
— Уж не вы ли объявите ее нам? Планируете устроить ремейк[5] «Катапульты»[6]? — ответил, не дожидаясь пока переводчик закончит фразу, Франсуа Миттеран. Улыбнувшись, он хамски добавил. — Вас, мсье англичане, только на ремейки, причем неудачные, и хватает. Я вас больше не задерживаю, сэр.
Посол тоже не дожидался окончания перевода, ибо знал французский даже лучше, чем президент английский. Молча, не прощаясь, четко по-военному повернулся через левое плечо и вышел из кабинета.
Миттеран поднялся, кивнул переводчику и секретарю. Они вышли из кабинета, а президент подошел к окну. И посмотрел на Елисейские поля, разглядывая Триумфальную арку. Обернувшись на донесшийся легкий шорох открываемой двери и шаги вошедших в кабинет министров, он предложил входящим в кабинет министрам:
— Рассаживайтесь поудобнее, мсье. Нам необходимо многое обговорить.
— Не слишком грубо вы обошлись с мсье Юэном[7]? — первым задал вопрос Клод Шессон, министр иностранных дел.