Мочалов Павел Григорьевич
Танкист Мордора
Танкист Мордора
- Попов Сергей Владимирович, одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года рождения, русский, холостой, образование среднее. Все правильно? - крупные руки врача разгладили лист бумаги, одиноко белевший на широком столе.
- Да, все верно.
- Ну как вы, батенька мой? - глаза за толстыми стеклами очков смотрели участливо, - Галлюцинации прекратились? Вы уже не эльфийский принц?
Волосатые пальцы доктора теперь вертели китайскую перьевую ручку, то и дело нацеливая ее на пациента. Не имея сил оторвать взгляд от ее перламутрового сверкания, Серега неопределенно дернул головой и выдавил:
- Нет. Это не галлюцинации. Я уже сто раз говорил. И я не был принцем. Тем более - эльфийским.
- Ну не эльфийским, - добродушно согласился врач, - и не совсем принцем. Как там называлась ваша империя?
- Мордор, - буркнул Серега, - и это не империя.
- Не империя, - бодро подтвердил психиатр, - нет империи со странным названием, нет и нашего СССР, батенька мой. За новостями следите?
- Насколько это в вашем госпитале возможно, - попытался усмехнуться Серега, - а вы кто? Я вас раньше не видел.
- Не видели - и хорошо, - теперь уже доктор расплылся в улыбке, - и славно, что не видели. Это поможет нашему общению. Я о вас ничего не знаю, вы - обо мне. Я расскажу вам о себе, вы - о себе.
- Там в истории болезни все написано, - не поддержал дружеского тона пациент.
- Ну, написано, - согласился врач, - а все же прямое общение предпочтительнее. Я объясню вам ситуацию, я - новый начальник заведения, в котором вам уже порядком надоело. История болезни у вас очень необычная, и поместили вас сюда те компетентные органы, которые сегодня уже совсем не компетентные, такой вот каламбурчик.
Серега от комментариев воздержался. Доктор наконец-то оставил в покое китайское пишущее чудо, и снова сложил широкие ладони на листе бумаги.
- Так вот, батенька, под моими руками - заключение о том, что вы психически здоровы. На этом настаивает ваш лечащий врач.
- Разобрался все-таки, - хмыкнул Серега, - и пяти лет не прошло. А сразу это не понятно было?
- Не слишком-то вы рады, - удивленно приподнял бровь психиатр, - домой не хочется?
- Домой? - Серега с трудом проглотил комок, подступивший к горлу, - я не верю в это.
- И напрасно, совершенно напрасно, - всплеснул руками врач, - я же вам сказал - ситуация в стране совсем другая. Совершенно. Абсолютно. Ваш куратор оттуда, - доктор ткнул пальцем в потолок, - сейчас сам под следствием. Не из-за вас конечно, но тем не менее. Мы пересматриваем дела всех пациентов, помещенных в наше, э-э, заведение, по линии славного и всем известного комитета. По вашей, м-м, болезни, практически все ясно, но прежде чем подписать это заключение, я хотел пообщаться с вами лично.
Сереге вдруг не хватило воздуха, и он рванул рукой воротник казенной коричневой пижамы, заваливаясь со стула. Тянущая боль заполнила грудь, вытесняя из гаснущего сознания окружающий мир. Яркая, как солнце, лампочка потолочного плафона обожгла глаза, и Серега закрыл веки, проваливаясь в блаженную темноту.
1
- Поп! По-о-оп! Вставай, тормозила, там твоя очередь! - слова пробивались в сознание глухо, как сквозь вату, и Серега Попов лишь промычал в ответ настойчивому зову что-то нечленораздельное и нецензурное, зарываясь носом в жесткую стриженую овчину грязно-серого воротника.
В жемчужном мерцании сна Ирина вновь шла через грохот дискотеки, слегка раскачиваясь на высоких каблуках и встряхивая волной черных волос. Шла через весь зал прямо к нему, и горячая волна накатывала внутри, заставляя пылать уши и проваливаться в пятки желудок. Надо подняться, и, не обращая внимания на десятки завистливых и насмешливых глаз, бьющих тяжелыми снарядами в затылок, сделать пару шагов навстречу. Оставить с носом этого дурашливого Олега из параллельного класса. Вот сейчас - Ирина уже настолько близко, что он чувствует сладковатый аромат порозовевшей кожи в вырезе платья, видит шальные искорки в серых глазах. Осталось протянуть руку, но внезапно придурок Олежа вклинивается между ними, отталкивая Попова плечом. Подхватывает Иринку за талию, и чуть не влезая носом ей в ухо, противно хохочет, тыча в Серегу пальцем:
- Старшина, этот тормоз не встает!
Иринка смеется в ответ, запрокидывая голову, и неожиданно начинает вытягиваться вверх, плечи ее разворачиваются в молодецкую сажень, волосы внезапно рыжеют, а платье сползает на пол, обнажая черный комбинезон. И вот уже грозный старшина Макухин, бывший десантник, непонятно как поступивший в танковое училище, тянет свою пудовую ручищу к сжавшемуся в смертной тоске Сереге, хватает его за шиворот и встряхивает, как котенка:
- Эй ты, клоун Попов, ты у меня все следующую неделю из нарядов не вылезешь! А спать будешь в зимнем отпуске, только не дома, около мамкиной титьки, а в казарме! Заодно ее и побелишь!
Пробуждение было тягостным, как с похмелья. Только Серега спиртного в рот не брал со школьного выпускного. Спать же он хотел последние пять месяцев постоянно и в любых условиях, с того самого момента, как седой генерал на мандатной комиссии поздравил с зачислением в Краснознаменное училище, славное своими боевыми традициями. Традиции действительно были славные и боевые, а потому ночи, когда курсант Попов выспался, можно было пересчитать по пальцам. Вот и отключился Серега намертво, едва попав в класс танкодромной вышки, и вместо того, чтобы прилежно изучать "Курс вождения боевых машин", заново переживал школьный вечер 23 февраля 1985 года.
- А ну бегом на исходный рубеж, баржа волоокая, из-за тебя всему взводу оценку снизят! - это уже замкомвзвода Петренко, маленькие уши-пельмени прижаты к бритому черепу, губы кривятся, в глазах злобное презрение.
- Тормоз... - это в спину, почти за дверью, и не разобрать кто, да и какая уже разница.
На улице солнце ударило по глазам, отражаясь от бесконечной снежной скатерти вокруг. Выхлопной чад сизым облаком стелился над танкодромом. Серые армейские валенки заскользили в снежной каше, измятой гусеницами в крупный рубчик. Скорчившийся на танковой башне инструктор повернул к Попову лицо в сером шерстяном подшлемнике и выдохнул из обросшей инеем дырки для рта:
- Э-э-э, тормыз, да-а? Зализай, э-э.
- Да сами вы все тормоза, - пробормотал со злостью Серега, карабкаясь по забитому снегом лобовому листу к люку. Забрался, затолкал себя в узкое отверстие. Закрыл крышку. Перевел дыхание, огляделся в полумраке. Мороз и слепящий снег остались снаружи, в спину тянуло теплом, ровно светились, создавая уют, циферблаты приборного щитка. Билось, позванивая клапанами, танковое сердце, заставляя машину вибрировать, и казалось, что она сама рвется вперед, с недовольством дергая педаль стояночного тормоза.
Мышкой зашуршала в наушниках внутренняя связь:
- Э-э, курысант, вышка давай говори, ехат давно нада, да-а?
- Знаю, выключись.
- Знаишь и не делаишь, э-э, - мышиное шуршание исчезло, сменяясь потрескиванием эфира.
- Вышка, я - Третий, к движению готов!
Сквозь треск рявкнул совсем близкий голос руководителя вождения полковника Иваницкого:
- Где бегаем, курсант!? Мне тут с вами до ночи сидеть!?
- Виноват... К движению готов.
В полковнике служебный долг уже одолел сварливого пожилого человека, которого с утра мучает остеохондроз и изжога, и потому в наушниках почти спокойно:
- Третий, я - Вышка. Вперед!
Все, отцепились наконец-то. Рычаг переключения передач мягко щелкнул в вырезе кулисы, теперь плавно отпускаем сцепление и добавляем газу. Танк вздрогнул, дернулся вперед. Двигатель заурчал, набирая обороты, и вдруг закашлялся, чихнул и заглох. Из-под шлемофона по виску сбежала струйка пота - сейчас опять начнется. Ну вот, пожалуйста, обезьяна на башне уже надрывается, визжит так, что ушам больно: