Павел ни разу под бомбёжкой не был. Чего немецким бомбардировщикам в глубоком тылу делать? Да и городок их слишком мал, целей для немцев достойных не было.
Ночной танковый марш оказался занятием сложным. Спереди на броне стояла единственная фара, пускавшая через узкую щель тонкий лучик света, не пробивавшийся через густые клубы пыли и сизого солярочного выхлопа.
Над грунтовой дорогой висело густое облако. У Павла першило в горле, хотелось чихать, невозможно было вдохнуть полной грудью — сразу начинался сухой удушливый кашель. Ехали с открытыми люками, иначе механик-водитель вообще ничего не видел. На механизмах, на пушке, на лицах и комбинезонах осел толстый слой пыли.
За ночь сделали только две короткие остановки — осмотреть технику. Пока отставших не было.
Больше всех доставалось механику-водителю. Он должен был и двигатель осмотреть, и ходовую часть. Меж тем стрелок-радист просто спал на своём неудобном кресле, как, впрочем, и заряжающий. Всё равно делать им во время движения нечего, да и видимости никакой.
Заряжающий бросил телогрейку и брезент для укрывания моторного отсека на пол и устроился вполне сносно. Павел завистливо на него поглядывал, задумав мелкую пакость — именно заряжающего поставить часовым после марша. Хотя, по сути, в армии всегда так было. Ежели нечего делать — спи, служба быстрее пройдёт.
Поутру бригада остановилась у каких-то кустов. Экипажи, обнаружив небольшую речушку, с удовольствием умылись. Из грузовиков, следующих в конце колонны, раздали сухой паёк — буханку чёрного хлеба и по две банки тушёнки на экипаж. Проголодавшиеся танкисты быстро съели завтрак.
Потом командиров танков позвали к ротному.
— Получен приказ — нашему батальону выдвинуться вот сюда. — Палец ротного упёрся в точку на карте. — К высоте сто девяносто три. Будем ждать сигнала к атаке. Неисправные машины есть?
— Никак нет!
— По машинам!
Командиры экипажей сложили в планшеты карты. Чёрт его знает, где эта высота? Топографию в танковой школе изучали плохо — слишком мало часов на неё отводилось. На карте Павел её нашёл, но вот где они сами находились? «Буду держаться в строю роты, не заблужусь», — решил он.
Командир роты взмахнул флажками — не на всех танках были рации, да и командир бригады приказал не выходить в эфир, соблюдать радиомолчание, рации держать включёнными только на приём.
Взревели моторы, танки повернули вправо. Основные силы бригады — второй батальон, мотострелковый батальон, разведрота, автотранспортная рота и прочие службы вроде ремонтно-эвакуационной, медицинской и прочих, остались позади.
На этот раз марш был недолгим. Пройдя около пятнадцати километров, танки встали.
Павел высунулся из люка. Впереди что-то погромыхивало. По ТПУ — танковому переговорному устройству — вдруг закричал радист:
— Товарищ сержант! Команда: развернуться по фронту, атака!
Танки из колонны начали расползаться по полю, пыля и чадя сизыми выхлопами.
Павел старался не отставать. Слева и справа шли танки его второй роты. Куда идут, где враг? Было непонятно.
Вдруг впереди, в сотне метров раздался взрыв, взметнулось облако дыма и пыли.
— По нам стреляют? — удивился Павел, нырнул в башню и захлопнул люк.
Танки его роты начали стрельбу из пушек. Куда же они стреляют?
Павел приник к прицелу пушки. Танк раскачивался на кочковатом поле, как лодка на волнах. В прицеле мелькали то земля, то синее небо. Где же немцы, где их позиции, куда стрелять? Павел растерялся.
— Командир, прямо по курсу — пушка! — закричал механик-водитель. — Стреляй!
— Заряжай осколочным! — скомандовал Павел заряжающему.
Клацнул затвор пушки.
— Готово! — закричал заряжающий.
— Остановка! — вновь скомандовал Павел.
Танк встал, а Павел начал крутить маховик башни, поворачивая орудие по горизонту. Вот — вроде бугорок, и фигурки мелькают рядом. Павел подвёл марку прицела, нажал педаль спуска. Танк дёрнулся, громыхнул затвор, выбрасывая из казённика дымящуюся гильзу.
Снаряд его взорвался с недолётом. Затем, ближе к вражеской пушке, взорвался снаряд, выпущенный из другого танка.
— Вперёд, не стой! — закричал Павел.
Танк рванул вперёд.
— Заряжай осколочным! — скомандовал Павел. На занятиях в школе их учили: сделал выстрел — и вперёд, нельзя на поле боя стоять неподвижной мишенью. Только почему он промахнулся? Павел чуть не хлопнул себя ладонью по лбу. Дальность! Он не учёл расстояния. И сетка на прицеле есть, только он впопыхах ею не воспользовался. Ничего, сейчас он исправит свою оплошность.
— Остановка!
Танк встал. Павел крутил маховички, наводя орудие в цель. Вот и бруствер с немецкой пушкой. Павел навёл треугольную марку на цель, нажал спуск и, едва громыхнул выстрел, крикнул:
— Вперёд!
Только танк рванулся вперёд, как раздался удар, и он закрутился на месте. Водитель закричал:
— Гусеницу сорвало!
Крутанувшись на месте, танк встал. И в этот момент раздался ещё один удар — по корме.
— Из машины! Подбили! — закричал водитель.
Павел замешкался. Он ещё не осознал, что его танк подбит.
Механик открыл люк и стал выбираться. Заряжающий отбросил вверх свой люк и тоже полез из башни. Павел пытался отсоединить от шлемофона кабель ТПУ.
— Командир, снимай шлемофон к чёртовой матери! — закричал в люк механик-водитель. Он уже выбрался из танка.
Павел сорвал с головы шлем и, ужом выскочив наружу, скатился по броне на землю, больно обо что-то ударившись.
— Бежим подальше, а то рванёт! — скомандовал Михаил Андреевич. Фронтового опыта у него было больше, и Павел ему доверял. Они бросились прочь от танка.
— Стой, командир, не туда! Там же немцы!
Пашка остановился. И в самом деле, после того, как танк крутанулся на месте, он потерял ориентацию и побежал к немецким позициям. Стыдуха!
Павел развернулся и побежал к экипажу. Но их танк не дымил и не горел. Пашка забежал за танк — какое-никакое, а укрытие. На бегу он успел заметить, что разбит ленивец, и гусеница лежит, размотавшись, позади танка.
— Чего ты кричал из машины?! Не горит же! — Задыхаясь от быстрого бега, он плюхнулся на землю рядом с водителем.
— Когда полыхнёт, поздно будет, — резонно ответил тот. — Хана машине. Повезло, что снаряд в корму попал, экипаж жив остался.
Павел пополз к корме. Вражеский снаряд, пробив тонкий кормовой броневой лист, разворотил правый фрикцион. В принципе повреждения не катастрофические. В ремонтно-эвакуационной роте можно исправить, не отправляя танк на завод.
Павел ползком вернулся к экипажу.
— Фрикцион разбило да ленивец, — сообщил он.
— Командир, ты туда погляди.
Павел приподнялся. На поле боя горели или стояли неподвижно около десятка наших Т-34. Уцелевшие машины пятились назад, огрызаясь огнём.
— Сорвалась атака! Надо к своим уходить.
— Отставить! Я по рации свяжусь с комбатом, пусть тягач пришлёт. А до той поры танк охранять будем. Пушка цела, пожара нет.
— Да мы же с места тронуться не сможем! Стоит хоть раз пальнуть, и немцы нас накроют.
— Исполнять приказ! — упёрся Павел.
Он залез под днище танка, к открытому люку — через него покидал подбитый танк стрелок-радист — и забрался внутрь. Рация была включена на приём, в эфире раздавались шорохи, чьи-то далёкие голоса. Павел надел шлемофон и включил рацию на передачу.
— Первый, первый, я восьмой, приём!
Только после нескольких минут вызовов ему ответили.
— Восьмой! — неожиданно громко и чисто раздалось в наушниках. — Доложите обстановку!
— Товарищ первый, — зачастил Пашка, — танк подбит, нуждаемся в ремонте. Экипаж жив. Приём!