— Солдат — это гордое название защитника Родины, немецкие военнослужащие наглядно показали, что к ним это не относится никоим образом. Они не солдаты, а кровавая банда убийц, грабителей и насильников и отношение к ним будет соответствующее. Тех немецких солдат, что не замечены в преступлениях против мирного населения мы просто убиваем, так как не имеем возможности переправить их в наш тыл. Однако те из них, кто виновны в преступлениях против нашего мирного населения, раненых и военнопленных, будут казнены самым жестоким образом. Вы, ефрейтор Шперлинг, — При этом Михаэль увидел у русского в руках собственные документы. — останетесь живы, но будете наказаны. Вы больше не сможете насиловать наших женщин и не сможете их бить, это будет назидание для ваших товарищей, что за все их преступления на нашей земле и против наших людей они понесут адекватное наказание, рано или поздно, но они будут наказаны.
Тут вперёд вышел громадный русский, который поставил перед ним колоду и достал нож и мясницкий тесак. Ещё рядом оказался другой русский, у которого в руках был горящий факел. Первый русский подошел к нему с ножом, затем неожиданно одной рукой ухватил его за хозяйство, а затем резко махнул второй рукой. Низ живота резануло острой болью, в этот момент второй русский сунул горящий факел ему между ног и недолго его там подержал, но главное, Михаэль увидел, как первый русский бросает на дорогу его отрезанный член с яйцами и он потерял сознание. Очнулся он от того, что на него снова вылили ведро воды, в первый момент ему показалось, что это всё было страшным сном, но боль в низу живота и взгляд упавший на лежащие в придорожной пыли его член с яйцами показали, что это не сон, а страшная реальность. Михаэль завыл дурным голосом, но быстро замолк, после того, как получил несколько оплеух. Тут русский переводчик снова заговорил.
— Теперь ты не сможешь насиловать наших девушек и женщин, а сейчас мы сделаем так, что ты также не сможешь больше и никого бить и убивать.
Страшный русский схватил его связанные вместе руки и одной рукой, несмотря на всё сопротивление Михаэля, легко положил связанные кисти его рук на колоду, а другой рукой с внезапно появившимся в ней мясницким тесаком, рубанул по его кистям и те отлетели в сторону, а второй русский с факелом проворно прижёг им кровоточащие обрубки рук. После этого русские казалось потеряли к нему всякий интерес, по крайней мере его просто бросили и перестали обращать на него всякое внимание, лишь русский переводчик снова ему сказал.
— Это ждёт всех, кто вздумает насиловать наших женщин, запомни сам и передай другим своим камрадам.
Михаэль остался лежать в полуобморочном состоянии, таким его и нашли его камрады поздно вечером, когда приехали узнать, почему фуражиры не вернулись вовремя в свою часть. Их была целая рота при пяти бронетранспортёрах, но к этому времени во всей деревне был только один живой человек, сам ефрейтор Михаэль Шперлинг. Ни русских, ни жителей деревни не было, только ефрейтор и мёртвые тела немецких солдат. При виде кастрированного камрада и без рук, которые валялись рядом, немцев пробрал страх. По частям уже ходили смутные слухи, про русскую валькирию, которая простых солдат просто убивала, но если они позволяли себе что-то против мирного населения, раненых и пленных, то карала очень жестоко, со средневековой жестокостью. Раз этот ефрейтор не просто убит, а кастрирован и ему отрубили руки, значит он на чем-то попался и судя по кастрации, скорее всего на изнасиловании.
Мы выдвинулись к Минску, хотел я похулиганить в том направлении, когда в попавшейся нам по пути деревне мои бойцы не наткнулись на немецких фуражиров под охраной взвода пехоты. Немцев задавили мгновенно, к тому же первыми шли трофейные грузовики и бронетранспортёры, так что немцы просто приняли нас за своих. Когда они поняли свою ошибку, было уже поздно, их мгновенно помножили на ноль, но вот при зачистке, в одном из сараев, мои бойцы захватили живьём немца, который насиловал там совсем молодую девушку. Это меня просто вызверило и не потому, что я сам сейчас оказался в женском теле и мог спокойно примерить это и к себе, нет, точно также меня это взбесило бы и в моём собственном старом теле. Просто достаточно было представить, что на месте этой совсем молодой девчонки могла оказаться твоя дочь, сестра, жена или мать, а потому меня затопила лютая злоба и ярость и просто так этот фашист у меня не отделается, просто убить его, это значит пожалеть. При этом я отлично понимал людей, которые убивали или кастрировали пойманных насильников своих родных и горячо поддерживал их. Я приказал привязать немца к телеграфному столбу на улице деревни, причем его трусы и брюки не одевать, тот не успел одеться, мои орлы застали его только поспешно одевающимся. После того, как мы обыскали всю деревню и убедились, что живых немцев больше нет, то на площади возле привязанного немца собралось большая часть моего отряда.
Большинство моих бойцов уже знало, что это насильник, но я всё равно сказал это всем остальным, после чего проговорил, что преступления немецких солдат и их прислужников не останутся без ответа. Затем позвал Денисенко, тот с огромным удовольствием приводил такие наказания в исполнение, и не знаю, сможет он оттаять после такой страшной гибели своей семьи или нет. Но пока он охотно приводил такие наказания в исполнение. Притащив колоду и мясницкий тесак, он также достал из-за голенища своего сапога остро отточенную финку и после того, как наш переводчик рассказал связанному немцу, что с ним будет и за что именно, привёл приговор в исполнение. Потерявшего сознание немца просто бросили на землю, надеюсь не сдохнет пока его не найдут свои, после чего посоветовал селянам уходить, так как немцы ни кого не пожалеют и убьют всех.
Я ни сколько не сомневался, что немцы сразу поймут, кто тут поработал, но и чёрт с ним, пускай знают и боятся. В конце концов я именно этого и добиваюсь, что бы они знали, что за все зверства против наших граждан их ждёт самая жестокая кара. Раз Красная армия не смогла их защитить, то пусть знают, что безнаказанными их преступления не останутся. Если хоть некоторые немцы устрашаться возможного возмездия и не совершат преступления, опьянённые своей безнаказанностью, то уже я не зря строю из себя вконец отмороженную девку. Но это так, всего лишь один небольшой эпизод этой кровавой войны, а пока надо претворять в жизнь свои планы. На первом месте стояло пополнение собственных рядов, а где их взять? Окруженцы? Так их ещё выловить надо, мы уже достаточно глубоко в немецком тылу, так что их будет не так много, зато есть наши пленные, и они будут очень хорошо замотивированы. Окруженцы конечно тоже лиха хлебнули, но вот относится они к немцам будут не так, как те, кто уже прошел через их руки угодив в плен. Эти уже знают, что их ждёт при повторном попадании в плен, а потому сражаться будут яростно и ни кого щадить не будут. Тут не будет дурацких братаний, которые устраивали некоторые дурачки замполиты. Вот к одному из таких лагерей мы и направились, причём весь отряд выходить к нему не будет, зачем. К лагерю отправится ударная группа из роты пехоты и трофейной техники. Сам отряд встал в достаточно укромном месте и я выслал к лагерю военнопленных разведку. Немцы не стали особенно мудрить, а на поле, где были только какая-то небольшая колхозная контора и пара крепких сараев, устроили лагерь военнопленных. Они огородили столбами с колючей проволокой довольно большой участок поля. В конторке устроили свой штаб, один из сараев переделали в казарму для охранников, а второй сарай под склад. Разумеется они поставили и вышки, где разместили пулемёты, вот такой у них получился временный лагерь для военнопленных. Наши пленные находились просто на огороженном колючей проволокой поле, под палящими лучами солнца, там же и спали. Особо мудрить мы не стали, еще ночью наши снайпера с прикрытием из пулемётных расчётов заняли места напротив вышек. За это время у нас набралось уже одиннадцать снайперских винтовок, пять СВТ и шесть мосинок. Вот их я приказал выдать лучшим стрелкам отряда и сейчас они заняв места, накрылись кусками маскировочной сети и ждали. Тянуть я не стал и около семи утра на дороге показалась колона, впереди ехали четыре тяжёлых немецких мотоцикла с колясками, за ними двухосный колесный бронетранспортёр с автоматической пушкой, за ним короткий полугусеничный бронетранспортёр с 37 миллиметровой пушкой, далее десять крытых немецких грузовиков и замыкали колонну два обычных немецких бронетранспортёра и два наших пулемётных бронеавтомобиля БА-20. Они были с того пункта сбора трофейной техники, что мы захватили. Немцы трофейщики ещё те, вот и приказали нашим пленным, что работали на том пункте, перекрасить отремонтированные бронеавтомобили в серый цвет и нарисовать на них кресты. С виду обычная немецкая колонна с парой трофейных бронеавтомобилей, которые взяли на вооружение, но тем не мене, когда до лагеря оставалось метров триста, немцы встревожились, и нам пришлось начинать немного раньше запланированного. Увидев, что немцы готовятся к бою, мои снайпера открыли огонь и спустя считанные секунды все вышки остались без караульных, которые были или убиты, или тяжело ранены, а колонна до этого ехавшая не спеша, резко добавила скорости. Снайпера, разобравшись с караульными на вышках, перенесли свой огонь на остальную охрану лагеря, стараясь в первую очередь выбить командный состав. Мотоциклы рванули в стороны и немного отъехав остановились, а бойцы соскочив с них, используя их как укрытие, открыли огонь по охране лагеря. Грузовики тоже притормозили и из них посыпались мои бойцы. Если водители грузовиков и мотоциклисты были одеты в немецкую форму, то пехотинцы в грузовиках в красноармейскую. Бронетехника прибавила скорость и буквально спустя полминуты достигла ограды лагеря, причём вперёд вырвались колёсные бронемашины, как наиболее быстрые, всё же полугусеничные бронетранспортёры не отличались скоростными качествами. (Скорость немецких полугусеничных бронетранспортёров составляла 53 км/ч по шоссе, в то время как скорость советских колёсных бронеавтомобилей БА-20 была 90 км/ч.)