И в германском генштабе будут долго вчитываться в карты этого глухого лесного района. Оттуда полетят во все концы тревожные зашифрованные вопросы, и уже не к Дону, а сюда двинутся эшелоны со свежими дивизиями…
— Разрешите быть свободным? — прервал ход этих мыслей генерала армии Шубников.
— Погоди, есть и у меня вопрос к тебе.
— Слушаю.
— Ты, танкист, после этой истории в мехкорпусах не разочаровался?
— Нет, товарищ генерал армии. Мехкорпус — большое дело. Не будь его, не прошли бы так далеко в этих условиях.
— Правильно, не прошли бы. И немцев бы так не напугали. Я рад, что ты так думаешь. Наступающий год будет танковый, учти.
— Спасибо, товарищ генерал армии.
— За что спасибо? Просто мы наступать собираемся, а как без танков наступать?
— Разрешите быть свободным? — снова сказал Шубников.
— Нет, погоди.
Представитель Ставки выпрямился, расправил плечи, встал по стойке «смирно» и произнес:
— Поздравляю вас, товарищ генерал. Вы действовали хорошо.
Шубников, сдержав волнение, ответил по форме, пожал протянутую руку, повернулся через левое плечо и вышел.
Во втором отсеке блиндажа его задержал командарм.
— Шумел?
— Да нет.
— Куда же теперь тебя?
— Не знаю.
— Ну ладно, потом разберемся. Пока суд да дело, иди попарься в баньке. А то от тебя шибает, как от козла. Я велел истопить.
Поливанов похлопал Шубникова по плечу и вышел в другую дверь.
В восемь часов утра, когда на московских зашторенных окнах появились блики рассвета, в одной из комнат Генштаба дежурный склонился над рабочей картой и аккуратно стер резинкой синий кружочек, внутри которого было написано: «Корпус Шубникова». Стер и синие стрелы, сходившиеся к кружку.
Подошел другой командир, помоложе, с папкой в руках. Развязал тесемки папки, спросил:
— Ты завтракал?
— Нет еще.
— Скоро идешь?
— Подожду смены.
— Вот хорошо. Мне надо кое-что уточнить у тебя. Двадцать восьмая и тридцать четвертая немецкие танковые дивизии да еще четырнадцатая и седьмая моторизованные давно уже в эшелонах, но к Манштейну они пока не прибывали.
— И не прибудут.
— Почему?
— На переформировку отправятся.
— Подожди, они же свежие.
— Были свежие… Пиши, что говорю. Это точно.
Дежурный вынул из папки табличку, напечатанную на машинке, и аккуратно синим карандашом вычеркнул четыре строчки.
Из приказа Гитлера 6-й армии
Штаб 6-й армии
17 ноября 1942 г.
Оперативный отдел
13 час. 15 мин.
Всем находящимся в Сталинграде командирам, до командиров полков включительно, сообщить устно следующий приказ фюрера:
«Мне известны трудности борьбы за Сталинград и упавшая боевая численность войск. Но трудностей у русских сейчас, при ледоставе на Волге, еще больше. Если мы используем этот промежуток времени, мы сбережем в дальнейшем много собственной крови.
Поэтому я ожидаю, что руководство еще раз со всей энергией, которую оно неоднократно продемонстрировало, а войска с искусством, которое они часто проявляли, сделают все, чтобы пробиться к Волге по меньшей мере у артиллерийского завода и металлургического предприятия и захватить эти части города.
Авиация и артиллерия должны сделать все, что в их силах, чтобы проложить путь этому наступлению и поддержать его.
Гитлер».
Я убежден, что этот приказ вызовет новое воодушевление в наших храбрых войсках.
Паулюс
Донесение Паулюса Гитлеру от 23 ноября 1942 г.
Сов. секретно
Мой фюрер!
Со времени получения вашей радиограммы положение резко изменилось. Замкнуть кольцо окружения на юго-западном и западном участках фронта противнику еще не удалось. Но здесь вырисовывается возможность прорыва его войск.
Боеприпасы и горючее кончаются. Большинство артиллерийских батарей и противотанковых подразделений израсходовали свои боеприпасы. Своевременный и достаточный подвоз предметов снабжения исключен.
Армия окажется в ближайшее время на краю гибели, если не удастся, сосредоточив все силы, нанести поражение войскам противника, наступающим с юга и запада.
Паулюс
Приказ Гитлера от 24 ноября 1942 г.
Командующему 6-й армией