Они выстроились так, что только ствол следующего танка торчал из-за башни машины, стоящей впереди, и вели огонь одновременно.
События этих нескольких минут прогнали прочь всякое чувство усталости, слабости и безнадежности. Жажда действия переполняла нас, словно наркотик.
Экипаж снова был спокоен и уверен в себе. Мы действовали, как хорошо смазанная машина. В такие моменты максимальной самоотдачи в людях проявлялись силы и способности, явно превосходившие их обычный уровень.
Я сразу же сообразил, что здесь мы больше ничего не добьемся, а если рискнем остановиться, то нас тут же сметут. Поэтому я быстро крикнул в переговорное устройство: «Идем под острым углом к левой стороне дороги, укрываемся за подбитым «шерманом» и ждем, пока американцы не двинутся друг за другом, чтобы достать нас. Башня будет все время направлена в сторону танков». Это означало, что механику-водителю, которому придется ехать вслепую, нужно будет ориентироваться по указаниям, передаваемым по внутренней связи, а наводчику, который также не видит, что делается снаружи, нужно будет поворачивать ствол вправо и влево, ориентируясь на хлопки по плечам. Все это происходило с молниеносной скоростью. Когда я во второй или в третий раз сказал «Влево!», мы получили новую порцию попаданий. В этот раз удары оказались еще сильнее. Сварные швы по обеим сторонам передней верхней плиты частично разошлись, и в боевое отделение стал пробиваться дневной свет. Мы упрямо продолжали наводить орудие и стрелять по танкам, но неизвестно, добились ли мы успеха.
Я приказал: «Прямо! Прямо!», но машина продолжала разворачиваться, пока не оказалась почти под прямым углом к дороге у левой обочины. Переговорное устройство отказало из-за сильного обстрела, и последняя команда, которую услышал механик-водитель, была «Влево!». Я понял, что это — конец. Тут же внутри танка раздался приглушенный взрыв, и я увидел, что заряжающий, штурмман Фэнрих из Дуйсбурга, объят пламенем. Казалось, будто на высокой ели горит множество бенгальских огней. Судя по всему, танк получил попадание и загорелся. Я успел крикнуть: «Покинуть машину!», выскочил из башенного люка и скатился в кювет. Перекувырнувшись, я на мгновение лег на спину, пока наводчик и заряжающий выпрыгивали из танка. Как ни удивительно, заряжающий был всего лишь ранен небольшим осколком в спину, и в этом месте его форма была лишь немного опалена, но на нем самом ожогов не было. Только теперь мы поняли, что нас подбили не танки, а выстрел из «базуки» с правой стороны от дороги, где местность была чуть повыше.
Потом мы поняли, что окружены американцами.
После того как башенный экипаж покинул танк, по машине начали бить пулеметы, и для механика-водителя и радиста открыть люки было бы чистой воды самоубийством. Штурмману Хайлю и ротенфюреру Пульму хватило выдержки еще ненадолго остаться в горящем танке, подвести его поближе к кювету и лишь потом одновременно распахнуть люки и выпрыгнуть. Лично я сомневаюсь, что сумел бы так поступить.
Совершенно невредимые, если не считать наводчика, мы лежали рядом с горящей машиной, думая только об одном — как бы поскорее убраться подальше от танка, пока он не взорвался. Однако стоило нам высунуть головы, как со всех сторон открыли огонь. Потом мы вспомнили о втором танке и обнаружили, что он стоит метрах в ста позади нас. С поврежденным орудием он был беззащитен против «шерманов» и держался за пределами их сектора обстрела. Но, несмотря на опасность, он все же нас не покинул и продолжал удерживать позицию, отгоняя от нас американцев огнем обоих пулеметов. Поняв, что происходит, мы собрали в кулак последние силы и бросились бежать к «пантере». Мы бежали сначала по дну кювета, потом по дороге, а танк, не переставая стрелять из пулеметов, медленно пятился назад, пока не нашел укрытие за небольшим пригорком.
Не попасть под очереди башенного пулемета оказалось не так уж и сложно, но нужно было обладать способностями акробата, чтобы быстро бежать, пригибаясь, и не угодить под курсовой пулемет радиста. Но когда речь идет о выживании и человек твердо намерен не погибать, в его усталом теле пробуждается такой запас сил, которого трудно ожидать в нормальных условиях. Мы добежали до танка оберштурмфюрера Шломки, бросились на землю и перевели дух. Со стороны нашего танка, уже полностью охваченного огнем, донеслось несколько взрывов. Но сама машина не взлетела на воздух, и, насколько мы могли видеть, башня оставалась на своем месте.