Теперь части «Лейбштандарта» могли занять новые оборонные позиции к юго-западу от Харькова. Но при этом плоский рельеф местности B данном районе весьма мешал эффективному использованию немецких танков. В некоторых местах глубина снега достигала двух метров. Он был покрыт ледяной коркой, которая позволяла проехать по нему лишь легким бронетранспортерам и бронемашинам. Танки же сразу проваливались. Перед ними моментально возникала стена снега, которая не только мешала обзору водителя, но и фактически останавливала машину своей массой. В итоге тяжелая рота, укомплектованная «тиграми», не могла вступить в бой как отдельное подразделение. Часть танков оказалось возможным применить лишь в окрестностях станции Мерефа. 7 февраля 1943 года штурмман CC Пёве использовал свой «тигр», чтобы вытащить танк PzIV из состава 7-й роты (бортовой номер 717), у которого заглох двигатель. В дневниках штурммана СС Шампа сохранились такие записи: «8.02.1943 — вечерний марш, танк под огнем. 9.02.1943 — Мерефа, завтрак с российскими крестьянами». 12 февраля 1943 года экипаж «тигра», которым командовал унтершарфюрер Вишен (артиллерист Шамп), выдвинулся из Мерефы в направлении Полтавы. Во время пути обнаружилось, что у танка загорелся двигатель. После безуспешных попыток спасти машину экипаж был вынужден оставить ее. В те дни первые модели «тигров» очень часто страдали от загорания двигателей. Ряд исследователей считает это явление «необъяснимым». Впрочем, ответ на данный вопрос можно найти в книге Гудериана «Танки — вперед!» В частности, в ней он пишет следующее. «Опасность воспламенения танка возникала не только от прямого попадания снаряда, но и от протекания бензина или масла из-за повреждения прокладок или износа двигателя. В этом случае горючее попадало на двигатель и могло легко воспламениться». Судя по всему, в данной ситуации это был именно такой случай. Выбравшись из танка, экипаж Вишена был вынужден провести на жутком морозе несколько дней. Дело в том, что новую модель танка, секретный «тигр», им было запрещено оставлять. Не дождавшись помощи, в ночь с 15 на 16 февраля было решено уничтожить «тигр», чтобы он не попал в руки красноармейцев. Танк был взорван 16 февраля 1943 года в 11 часов 15 минут. За следующий день экипажу, оставшемуся без танка, удалось добраться до поселка Новая Водолага. Там пятеро танкистов провели несколько дней. К 25 февраля после четырех дней пути по морозу им удалось достичь города Красноград. Но экипаж в полном составе просуществовал недолго — 9 марта в бою был убит его командир Вишен.
Альфред Люнзер, наводчик из экипажа PzIII Штаудеггера, так описывал события тех дней. «Мы и наши танки использовались, чтобы остановить советское наступление. В тот момент в батальоне были в основном бронетранспортеры, плавающие автомобили да мотоциклы. Во время оборонительных боев я был «ранен». Это произошло в одно солнечное утро в деревне, располагавшейся между Полтавой и Харьковом. Наш танк стоял на деревенской улочке позади одного из домов, близ командного пункта Пайпера. Внезапно на горизонте появилась колонна советских грузовиков. Она двигалась, не предвидя опасности. Когда об этом сообщили Пайперу, тот воскликнул: Какая дерзость! Это им нельзя спускать с рук».
Ожесточенное сопротивление «Лейбштандарта» к югу от Харькова
На тот момент наш водитель где-то отсутствовал, но танк был в боеготовности. Штаудеггер тут же занял его место. Он скомандовал: «Люнзер, давайте мне указания!» Мы все знали, как управлять танком, но ни мы, ни Штаудеггер не были водителями. Но нам очень не хотелось, чтобы Пайпер узнал, что нашего водителя не было на месте. Мы знали, что для того, чтобы запустить танк,надо было правильно потянуть тормозной рычаг. Но Штаудеггер сделал все с точностью до наоборот, в итоге меня едва не припечатало кормой танка в стоявший сзади бронетранспортер. Все могло закончиться очень плохо, так как мои штаны стало затягивать в гусеницу танка. Но все обошлось. Пайпер тогда сказал: «Счастливчик!» Я до сих пор не знаю, обращался ли он ко мне или к Штаудеггеру. Меня внесли в дом к Пайперу, положили на кровать, которая состояла только из ножек и голого пружинного матраса. После этого послали за санитаром. Тогда стоял мороз в 28 градусов ниже нуля, и мы облачались сразу же в несколько одежд. В тот момент на мне были одеты длинные носки, длинное белье, синие парусиновые штаны, черные танкистские брюки, которые дополнялись белыми льняными камуфляжными штанами, от масла и горючего ставшие серыми. Именно эти многочисленные штаны и спасли мою правую ногу. Голень почти тут же раздулась и стала сплошным синяком, но кость была цела. Не было открытой раны, а потому я мог продолжать сражаться. Меня водрузили в башню танка. Мне не было замены, а надо было воевать. Так две или три недели меня сначала загружали, а потом извлекали из башни. Меня туда загружали утром и извлекали только вечером. Но в этом были свои плюсы, пока экипаж проводил вечера, прочищая большим шомполом ствол орудия, я сидел в русской крестьянской хате и чистил лишь казенную часть орудия или пулемет. После этого мне приносили коробки с боеприпасами, и я набивал ими пулеметные ленты, вставляя в нее через четыре патрона трассирующий заряд. Во многом для экипажа я был обузой, но они не могли ничего поделать, так как не могли найти мне замену. Но в итоге ее все-таки нашли в лице Хаберманна».