Стоило этому грузному мужчине сесть в кресло, как Эльсбет нажала на пружину и тут же сработал тайный механизм. Выскочили железные обручи и столь крепко приковали разбойника к креслу, что он ни руками, ни ногами шевельнуть не мог. Обезумев от ярости, он попытался было вырваться из железных объятий, но на сей раз встретил противника более сильного. Девушка же поспешно подбежала к окну, распахнула его и позвала на помощь слуг и кучера. Мужчины с величайшим удовольствием вытащили кресло с его неистовствовавшим пленником из дому и водрузили его в карету. Затем они «позаботились» о трактирщике и, заковав в цепи, положили рядом с его сообщником.
Несколько мгновений спустя карета покатила по ночным улицам города и остановилась на Кернкнерштрассе пред постоялым двором Гундтля. Хозяин был немало удивлен, когда Эльсбет показала ему свою диковинную поклажу. Ему показалось, будто в человеке, прикованном к креслу, он узнает торговца скотом, частенько заходившего в его трактир.
— Нет, — ответила Эльсбет. — Никакой это не торговец скотом, это — Ганс Ауфшринг, Лесной Черт, которого никто до сих пор не мог поймать.
И рассказала озадаченному хозяину, каким образом она одолела разбойника.
Вся Вена не могла надивиться тому, что юная слабая девица сумела обезвредить ужасного разбойника, которому до этого удавалось перехитрить всех самых сильных мужчин. А Ганс Гундтль немало гордился своей Эльсбет и принял еще более твердое, во сто крат более сильное, решение жениться на ней.
Двадцать четвертого января тысяча триста семьдесят второго годаГанс Ауфшринг вместе во своим сообщником был казнен на Вышнем Базаре — Хоэ Маркт.
А Эльсбет с той поры стали величать «Юдифь из Вены».
Вскоре она вышла замуж за Ганса Гундтля, а их потомки еще долгие годы держали трактир «У Лесного Черта» на Кернкнерштрассе, тот самый трактир, что позднее перекочевал в Веринг.
Окорок на Красной башне
Множество дорог, соединяющих богатые северные земли с Веной, сходятся у ворот Красной башни. Каждый божий день сотни повозок проходили здесь, а уж пешего люда — так просто не счесть, и случалась там частенько несусветная толчея. Простые люди всякий раз ухмылялись, проходя под теми воротами, потому что наверху на самом видном месте окорок висел, вырезанный из дерева, и сделан он был так искусно, что посмотришь на него, и прямо слюнки текут: точь-в-точь как настоящий. А под окороком помещалась надпись, которая, надо сказать, жителям Вены большой чести не делала. Надпись эта была такая:
Много десятков лет висел тот окорок на башне, аж поседел от времени и пыли, и за все эти годы не нашлось в Вене охотника за окороком тем лезть. И выходило вроде, что и впрямь все достопочтенные мужья Вены у своих благоверных под каблуком. Но вот однажды нашелся-таки один смельчак из магистрата, который заявил во всеуслышанье, что уж он-то у себя дома полновластный хозяин, потому окорок по праву ему причитается. И то верно, уже давно пора было этот позор честных мужей с глаз долой убрать!
В городском совете ничего против того не имели, и вот начались приготовления к торжественному снятию окорока. Слух об отчаянной затее смелого мужа вмиг разлетелся по всему городу, и когда наступил назначенный срок, собралось перед Красной башней множество народу.
Вот приладили лестницу, и достославный муж, объявивший себя полновластным хозяином в своем доме, бодро так полез наверх, дабы избавить город от созерцания этого вечного укора всем честным мужьям. Добравшись до середины, обозрел он вожделенный трофей, покачал головой и быстро так дал задний ход. Шлепнулся он на землю и заголосил:
— Ой, ужас! Штука та вся чумазая, пылью до ушей заросла! Люди добрые, что ж мне делать, ведь я-то по такому случаю в самое лучшее платье нарядился, я ж весь там вымажусь! Достанется мне от моей благоверной по первое число! Сжальтесь надо мною, пусть кто-нибудь сперва наверх заберется да свинью ту как следует почистит!
Народ на площади притих, а потом все как захохочут, засмеются, а наш герой, что еще недавно похвалялся своею безраздельной властью над женой, устыдился и поспешил убраться восвояси.
Долго еще висел окорок на башне. Говорят, не нашлось больше ни одной души, пожелавшей получить такую награду. Со временем разрушилась Красная Башня, а вместе с нею исчез и окорок с той надписью — к великой радости и облегчению всех честных мужей Вены.
Почеширыло
В старину в Вене что ни день, то какой-нибудь праздник или гулянье. И вот как-то в те стародавние времена играли свадьбу богатого купеческого сына — то-то была гулянка! Съехались музыканты, циркачи, фокусники — ведь венцам только повод дай повеселиться. И нищих вдруг объявилось — пруд пруди, каждый норовит праздничком поживиться, и вроде бы с пустой сумой никто не ушел.
Но нашелся однако же один нищий, которому мало показалось. Сгорбившись, сидел он на паперти собора Св. Петра, весь день прилежно протягивал прихожанам свою старую шляпу, прося подаяния, а когда вечером заглянул в нее, то рассердился не на шутку. Лежало там всего-навсего несколько жалких грошей. Сунул он их в дырявый карман потертой куртки и, проклиная все на свете, надел шляпу.
«Ну, венские богатеи хороши, нечего сказать! — ворчал он. — У самих-то дом — полная чаша, знай себе ближнего надувают да обирают, богатством своим кичатся. Не думают они о том, что и бедному человеку как-то жить надо. И оттого мне, старому бедолаге, даже светлый праздничек со всем честным народом отпраздновать не на что. Ей-Богу, легче, пожалуй, у самого черта милостыню выпросить, чем у этих заносчивых, бессердечных скупердяев!»
Бормоча все это себе под нос, хотел было он уже спуститься по ступенькам с паперти, как вдруг приметил хромого человечка в зеленом камзоле и в черной шляпе с красным пером, который спешил к нему. Человечек сунул руку в карман, и нищий решил было, что тот хочет подать ему милостыню. Он привычно забубнил: «Пода-а-айте нищему на пропитание!» Но человечек помотал головой и сказал: «Погоди, я дам тебе кое-что получше». Он повел нищего в тихий переулочек и достал из кармана маленькую терку. «Ты сам убедишься, бедолага, — таинственно сказал незнакомец, — что черт много благороднее любого из твоих ближних, на головы которых ты только что насылал проклятия. Глянь, тут у меня одна такая вещица, которая поценнее будет, чем серебряный талер. Выслушай меня внимательно, и твоей нужде придет конец. Проведи этой теркой по губам и скажи: „Почеши рыло!“ — и тут же изо рта у тебя выпадет золотая монета».
Нищий слушал его, разинув рот. Как-то не по себе ему стало, но маленькая терка в руках человечка в зеленом камзоле была совсем рядом — он глаз от нее не мог оторвать! Кто никогда досыта не ест, у кого тело прикрыть заплат не хватает, поймет, что было на душе у нашего нищего в тот момент.
«Ты только попробуй разок! — уговаривал человечек, видя, что тот колеблется. — Сам увидишь, что я не вру».
Нищий взял терку и дрожащими руками поднес ко рту. Губы у нею как адским огнем обожгло, зато изо рта вывалилась золотая монета и звеня покатилась по мостовой. Он поднял монету, еще провел по губам — и снова зазвенел по булыжникам золотой. От волнения нищего прямо затрясло. «И сколько раз это можно повторить?» — спросил он у благодетеля. «Дружище, — отвечал человечек, — чеши сколько хочешь и сколько выдержишь. У этой маленькой замечательной вещицы есть еще одно качество, которое придется тебе по душе. Если тебе кто не угодит, то стоит только сказать: „Почеши рыло!“ — и твоя терка тут же примется так почесывать твоего обидчика, что тот света белого не взвидит. Вот как я великодушен! Я дарю тебе эту чудодейственную вещицу. Понятное дело, что и ты мне за это кое-что дать должен, ведь даром только смерть бывает. Я помогу тебе разбогатеть, и ты будешь семь лет жить в роскоши и довольстве. Но все это время ты не будешь ходить в церковь. И Богу молиться тоже не будешь. Через семь лет я приду и заберу твою душу. Договорились?» У нашего нищего мурашки побежали по спине, когда он понял, с кем имеет дело — ведь это же черт! Но он до сих пор жил в такой бедности, что богатство представлялось ему самым вожделенным, самым прекрасным на земле. Не ходить в церковь и не молиться было для него дело нехитрое — он и до того себя молитвами особо не утруждал. Вот обещать черту свою душу — тут надо было крепко подумать! Ну ничего, утро вечера мудренее, решил он и обернулся к черту. Но того и след простыл.