— Когда-то, сопровождая властительницу Линьчжи, я проходила мимо буддийского храма Великого Прозрения и в первом приделе увидела, как танцуют поломынь. Я с подругами сидела на каменной скамье у северного окна; в это время вы — тогда еще совсем мальчик — тоже приехали посмотреть. Вы подошли к нам, заигрывали, смеялись и шутили. Я и сестра Цюн-ин завязали узлом красные платки и повесили их на бамбук. Неужели, сударь, вы забыли это? А то еще помню, как в шестнадцатый день седьмой луны я в монастыре Сыновней Почтительности видела Шан Чжэн-цзы, верховного мудреца, и слушала, как учитель Ци-сюань читал сутру богини милосердия Гуаньинь. Я пожертвовала для монастыря две головных шпильки с золотыми фениксами, а Шан Чжэн-цзы дала коробочку из слоновой кости. Вы тоже были в зале храма и попросили учителя, чтобы он позволил вам посмотреть на шпильки и коробочку, а потом вздохнули и долго удивлялись. Поглядев на меня и моих подруг, вы сказали: «В нашем мире смертных ни людей таких, ни вещей не найдешь». Вы спросили, кто я и откуда, но я не ответила. Мы оба были охвачены сильным чувством и не могли отвести глаз друг от друга. Неужели вы не помните и этого?
— Воспоминание об этом хранится в моей душе, как же мог я забыть! — возразил Чунь-юй.
— Вот уж не думали, что сегодня породнимся с вами, — воскликнули женщины.
Появилось трое мужчин в высоких шапках с широкими поясами; поклонившись, они сказали:
— Нам приказано служить зятю повелителя.
Один из них показался Чунь-юю знакомым.
— Вы не Тянь Цзы-хуа из Фэнъи?[37]
— Да, — ответил тот.
Взяв его за руку, Чунь-юй стал беседовать с ним, как со старым другом, а затем спросил:
— Как вы попали сюда?
Цзы-хуа ответил:
— Отказавшись от службы и странствуя на досуге повсюду, я познакомился с князем Дуанем, который и дал мне разрешение прийти сюда.
— Известно ли вам, что здесь находится Чжоу Бянь? — спросил Чунь-юй.
— Господин Чжоу — знатный человек, — ответил Цзы-хуа. — Он заведует царской прислугой и наделен большой властью. Я несколько раз удостаивался его помощи.
Они беседовали и от души смеялись, как вдруг возвестили:
— Зять повелителя может идти!
Трое мужчин привязали меч к поясу Чунь-юя, надели на него чиновничью шапку и плащ.
Цзы-хуа сказал:
— Вот уж не думал, что буду сегодня свидетелем брачной церемонии. Никогда этого не забуду.
Множество людей шло впереди, освещая факелами дорогу. На протяжении нескольких ли сверкало золото, переливались перья зимородков, нефриты, хрусталь.
Чунь-юй, которого усадили в экипаж, был очень смущен и чувствовал себя крайне неловко. Тянь Цзы-хуа шутил и смеялся, чтобы рассеять его.
Девушки, подружки невесты, отправились вслед за Чунь-юем на колесницах, запряженных фениксами. Доехали до ворот с надписью: «Дворец Совершенствования». Здесь тоже были целые толпы бессмертных фей. Они велели Чунь-юю сойти с колесницы, подняться по ступеням и отдать поклон — совсем как в мире людей. Взвился занавес, за ним оказалась Цзинь-чжи, дочь повелителя, прекрасная, как все бессмертные феи. На вид ей было лет четырнадцать — пятнадцать. Брачная церемония была совершена по всем правилам, как в мире людей. С этих пор Чунь-юй с молодой женой жили в любви и согласии, и слава о них росла с каждым днем; их экипажи и кони, одежды, слуги, приемы уступали только императорским.
Повелитель предложил Чунь-юю вместе с военными отправиться на большую охоту к западу от его владений на горе Чудотворной черепахи. Там были прекрасные холмы, широкие и быстрые потоки, роскошные деревья, множество зверей и диких птиц. Вечером охотники вернулись с большой добычей.
На следующий день Чунь-юй обратился к повелителю:
— В счастливый день встречи ваша светлость упомянули о моем отце. Он был пограничным военачальником и, потерпев поражение, попал в плен к инородцам. Вот уже семнадцать или восемнадцать лет, как нет о нем никаких известий. Если вы знаете, где он, умоляю вас: разрешите мне повидать его.
— Почтенный мой сват служит начальником северных земель, и мы часто получаем от него известия. Но вы можете написать ему, незачем ездить, — ответил повелитель.
Чунь-юй попросил жену приготовить подарки и послал их с письмом к отцу. Через несколько дней пришел ответ. Чунь-юй убедился, что почерк, выражения, наставления, мысли, стиль — все у отца было таким же, как прежде. Отец спрашивал, жива ли его родня и как поживают односельчане; сообщал, что находится далеко, добраться до него трудно. От письма веяло грустью. Отец не разрешал сыну приехать к нему, но обещал, что в «году под циклическими знаками «Дин» и «Чоу»[38] мы свидимся с тобой и твоей женой».