Через два года деньги кончились. Богатые одежды и резвых коней пришлось продать и заменить их более скромными. Вскоре на смену последнему коню появился осел, а когда и его не стало, пришлось ходить пешком; Цзы-чунь стал беден, как прежде. И снова, не зная, что ему делать, он поплелся к воротам рынка, вздыхая и ропща на свою судьбу. Послышались шаги, появился старик и, взяв Цзы-чуня за руку, воскликнул:
— Что случилось? Ты снова гол и нищ! Скажи, сколько тебе нужно денег, и я помогу тебе.
Цзы-чунь, устыдившись, не отвечал; несмотря на все настояния старика, он лишь смущенно молчал.
— Завтра в полдень приходи на прежнее место, — сказал старик.
Преодолевая стыд, Цзы-чунь явился в назначенный час и получил десять миллионов. Еще до этого он решил изменить образ жизни и, занявшись каким-нибудь делом, превзойти знаменитых богачей древности. Но как только в его руках оказались деньги, он позабыл о своих благих намерениях и, как в былые времена, предался удовольствиям. Прошло года три, и он стал беднее, чем прежде. Однажды на старом месте он опять встретил старика. Не в силах побороть стыд, Цзы-чунь закрыл лицо и хотел удалиться. Но старик ухватил его за край одежды и сказал:
— Худо обернулись твои дела. — Затем дал тридцать миллионов и добавил: — Если это тебя не излечит, значит бедность твоя неизбежна.
Цзы-чунь подумал:
«Я вел беспутный образ жизни, часто бедствовал, но никто из родственников не помог мне. Совсем чужой человек трижды выручил меня из беды; как я смогу отблагодарить его?» И, обращаясь к старику, он сказал:
— Этих денег мне хватит, чтобы заняться достойным делом, обеспечить всем необходимым бедных родственников и выполнить, таким образом, свой долг. Я глубоко вам благодарен, и, как только мои дела наладятся, я сделаю все, что вы скажете.
— Этого я и хотел, — ответил старик. — Устраивай свои дела, сын мой! Мы встретимся в пятнадцатый день седьмого месяца будущего года под двумя можжевельниками, у храма Лао-цзы.
Так как большинство родичей Цзы-чуня жили к югу от реки Хуай, то он купил десять тысяч му плодородной земли в пригородах Янчжоу, возвел там большие дома, а поблизости от главных дорог построил более ста загородных домиков, где и поселил бедных родственников. Устроив брачные дела племянников и племянниц, он перевез на кладбище предков останки родственников, покоившиеся в других местах. Тем, кто помогал ему, он воздал должное, а также свел счеты с недругами. Закончив дела, он отправился к месту встречи со стариком, так как срок уже наступил.
Старец сидел в тени можжевельника. Вместе они поднялись на пик Юньтай, углубились в горы и, пройдя более сорока ли, увидели прекрасный храм, каких на земле не бывает. Сверкающие облака парили над пришельцами, взлетали ввысь испуганные журавли. В среднем зале стоял огромный котел более девяти чи в высоту, в котором варилось снадобье. С одной стороны котел охраняли зеленые драконы, а с другой — белые тигры; красные отблески огня играли на окнах и стенах. Вокруг котла собрались девять фей.
Приближался заход солнца, и старец, сняв свое простое платье, облачился в одежды жреца и желтую шапку. Затем он дал Цзы-чуню три белых шарика, велел проглотить их и запить кубком вина. Цзы-чунь повиновался, и старец, расстелив у западной стены тигровую шкуру, посадил его лицом к востоку.
— Сиди молча, — предостерег он Цзы-чуня, — даже если увидишь богов и дьяволов, посланцев ада, диких зверей или своих близких, изнемогающих под пытками, знай, что все это лишь видимость. Ты же не двигайся и не бойся, — никакого вреда тебе не будет. Хорошенько запомни мои слова.
Старец удалился. Цзы-чунь оглядел зал и ничего не заметил, кроме огромного котла, наполненного водой.
Вскоре после ухода старца горы и долины задрожали от топота, — множество колесниц с развевающимися знаменами и всадников, блистающих оружием, мчались сюда. Воинственные кличи сотрясали небо и землю. Впереди — военачальник; он и его конь были в позолоченной броне, слепившей глаза своим блеском. Военачальника сопровождали несколько сот человек, — с обнаженными мечами и натянутыми луками они устремились в зал.
— Кто ты? — вскричал военачальник, — и как смеешь взирать на меня?
Со всех сторон на Цзы-чуня бросились воины, громко вопрошая, кто он и как здесь очутился. Но Цзы-чунь хранил молчание. Разъяренные воины грозились изрубить его, пронзить стрелами; голоса их были подобны грому. Цзы-чунь не отвечал. Разгневанный до предела военачальник и его воины удалились.