Как-то раз Шэнь Чунь принес Шэнь Ланю карпа и вино. Сяо-э, вздыхая, сказала про себя: «Господин Ли разгадал загадку, заданную мне во сне, значит небо открыло ему глаза, и желанье мое сбудется».
Вечером все сообщники Шэнь Ланя и Шэнь Чуня собрались на пирушку. Когда они разошлись, мертвецки пьяный Шэнь Чунь улегся во внутренних покоях, а Шэнь Лань остался лежать под открытым небом во дворе. Сяо-э заперла Шэнь Чуня в доме и мечом, снятым с его пояса, отрубила Шэнь Ланю голову; затем позвала соседей. Стоимость имущества, награбленного братьями, достигала миллиона. У Шэней было несколько десятков сообщников, имена которых Сяо-э потихоньку записала; всех их поймали и казнили. В то время правителем Синьяна был Чжан Гун, человек энергичный и решительный; он доложил о случившемся высшему начальству, выставив Сяо-э в самом лучшем свете, и она избежала смертной казни. Произошло это летом двенадцатого года «Юаньхэ» [44].
Отомстив убийцам отца и мужа, Сяо-э вернулась в родные места. Все местные богатые семьи наперебой засылали к ней сватов, но она дала клятву не выходить больше замуж. Сяо-э срезала волосы, надела грубое платье и отправилась на гору Нютоу к настоятельнице монастыря Цзян искать прозрения истины. С охотой и усердием она выполняла все поручения: молотила при заморозках, собирала хворост под проливным дождем, сил своих не щадила и в четвертую луну тринадцатого года в городе Сычжоу приняла все обеты в монастыре Кайюань, сохранив и в монашестве имя Сяо-э, дабы не забыть о том, что случилось с нею в миру.
Летом того же года я возвращался в Чанъань. Проезжая через Сыбинь, заехал в храм Шаньи, чтобы посетить настоятельницу Лин.
Там было несколько десятков только что принявших обеты монахинь; с бритыми головами, в новых плащах, суровые, спокойно-задумчивые, стояли они рядами по обеим сторонам от настоятельницы.
Одна из монахинь спросила ее:
— Этот господин не тот ли судья из рода Ли в Хунчжоу — двадцать третий в семье?
— Он самый! — ответила настоятельница.
— Он дал мне возможность отомстить убийцам моих родных, смыть кровную обиду; и все это благодаря милости господина судьи. — И монахиня, устремив на меня взор, заплакала.
Не узнав ее, я спросил, что она хочет этим сказать.
— Меня зовут Сяо-э, совсем недавно я была нищенкой. — ответила она. — Вы разгадали имена двух разбойников, Шэнь Ланя и Шэнь Чуня; неужели не помните?
— Вначале не припомнил, а вот теперь узнаю вас, — ответил я.
Сяо-э рассказала мне подробно, как она отомстила Шэнь Ланю и Шэнь Чуню и как потом решила до конца своих дней жить в лишениях и страданиях. Затем она прибавила:
— Настанет день, когда вы получите воздаяние за вашу милость.
Я угадал имена двух разбойников, а Сяо-э сумела отомстить убийцам. Нет, не напрасно все это было! Путь святой истины ясен, можно его постичь.
Сяо-э была пряма, искренна, умна и чиста, наставляла заблуждающихся и сумела сдержать свою клятву. Став буддийской монахиней, она не носила шелков, не ела ничего острого и жирного, не говорила того, что не отвечало бы правилам образцового поведения и законам буддийской веры.
Через несколько дней я получил предписание вернуться в Нютоу.
На лодке я переправился через реку Хуай и поспешил на юг. С тех пор мне не приходилось встречаться с Сяо-э.
По поводу этого благородный муж сказал бы: «Не изменить своей клятве отомстить убийцам отца и мужа — вот пример верности. Служить в людях как мужчина, но не показать, что ты женщина, — вот пример целомудрия. С начала до конца во всем быть верной и чистой — так ведут себя только истинно добродетельные. Примера Сяо-э достаточно, чтобы наставить тех, кто идет по ложному пути и нарушает порядок в Поднебесной; Сяо-э может служить образцом супружеской верности и дочерней почтительности».
История, которую я подробно рассказал, загадки, встреча мертвых с живой — все это выдумано для нравоучения.
Знать о хорошем поступке и не увековечить его — это значит пойти против основных положений «Чуньцю» [45], поэтому-то я и записал эту историю, чтобы воздать должное Сяо-э.
НЮ СЭН-ЖУ
ПУТЕШЕСТВИЕ В ДАЛЕКОЕ ПРОШЛОЕ
В середине правления «Чжэньюань», потерпев неудачу на экзаменах на степень цзиньши, я возвращался в родное селение, находящееся между Юань и Е. Когда я добрался до подножья горы Мингао, что к югу от Ицюе, уже стемнело, и я решил заночевать в местечке Даань, но заблудился и, проплутав еще ли с десять, выехал наконец на хорошую дорогу.
Выглянула луна. Внезапно я почувствовал какой-то странный аромат и поспешил вперед, не зная даже, далеко ли я заехал. Блеснул огонек. Я решил, что это хижина какого-нибудь крестьянина, подхлестнул лошадь и быстро доехал до большого строения. Судя по воротам и двору, это была богатая усадьба.
— Зачем изволили пожаловать, сударь? — спросил меня привратник в желтой одежде.
— Я — Ню Сэн-жу. Потерпел неудачу на государственных экзаменах и еду домой. Направлялся я в Даань, но сбился с дороги и попал сюда. Пустите меня переночевать, больше мне ничего не надо, — ответил я.
Из дома вышла молоденькая служанка и сердито спросила привратника:
— Кто это?
— Гость, — ответил тот и пошел доложить, а через минуту вышел и пригласил меня: — Прошу вас, сударь, войдите.
— Чей это дом? —спросил я.
— Входите и не спрашивайте, — ответил привратник.
Миновав с десяток дверей, я оказался у входа в большой зал, отгороженный жемчужным занавесом. Несколько сотен людей в красных и лиловых одеждах стояли на ступенях, ведущих в зал. Те, что были вокруг меня, сказали:
— Падите ниц!
За занавесом раздался голос:
— Я — мать ханьского государя Вэнь-ди [46], государыня Бо. Этот храм для вас, сударь, место неподходящее. Зачем пришли осквернять его?
— Мой дом в Юанься. Я сбился с пути. Боясь быть растерзанным волками и тиграми, осмеливаюсь просить приюта на ночь. Молю великую государыню не отказать мне.
Приказав поднять занавес и встав с места, она сказала:
— Так как я являюсь матерью ханьского императора Вэнь-ди, а вы — знаменитый ученый династии Тан, то между нами не может быть тех отношений, какие существуют между государем и подданными. Мы с вами можем пренебречь этикетом. Прошу вас подняться сюда!
На ней было лиловое платье без всяких украшений. Хотя она и не была причесана и напудрена, внешность ее была величественна и прекрасна.
— Вы, наверно, устали с дороги, — обеспокоилась она и предложила мне сесть.
Вскоре послышался звон посуды и какой-то шум.
— Погода сегодня прекрасная, — сказала государыня. — Ко мне случайно заехали две подруги. А тут еще такой славный гость. Ну, как не устроить пир! — И она приказала придворным: — Пусть обе госпожи войдут и познакомятся с господином ученым.
Прошло довольно много времени; наконец появились две женщины в сопровождении нескольких сотен слуг. Одна из них, тоненькая, с овальным личиком и пышными волосами, в темном платье без всяких украшений, вышла вперед. На вид ей было лет двадцать.
Государыня сказала:
— Это Ци — подруга императора Гао-цзу [47].
Я низко поклонился. Ци ответила мне поклоном.
Вторая — стройная, изящная, с круглым и нежным личиком, спокойными, слегка ленивыми движениями, в нарядных вышитых одеждах — сияла красотой. Она была моложе хозяйки дома.
Указывая на нее, государыня сказала:
45