Сочинив эту песню, он просил меня написать пояснение к ней. Не принадлежа к эпохе «Кайюань», я не смог изложить все то, что в мой век никому уже не известно. А то, что известно всем, содержится в книге «Деяний Сюань-цзуна» [170]. Поэтому я здесь рассказал только то, что относится к «Песне о бесконечной тоске», которая звучит так:
Был один государь. Он, красавиц любя,
«Покорявшую страны»
[171]искал.
Но за долгие годы земле его Хань
Не явилась подобная вновь...
Вот и девочке Янов приходит пора
Встретить раннюю юность свою.
В дальних женских покоях растили дитя,
От нескромного взора укрыв.
Красоту, что получена в дар от небес.
Разве можно навек запереть?
И однажды избрали прелестную Ян
Самому государю служить.
Кинет взгляд, улыбнется, и сразу пленит
Обаяньем родившихся чар,
И с дворцовых красавиц румяна и тушь
Словно снимет движеньем одним.
Раз прохладой весенней ей выпала честь
Искупаться в дворце Хуацин,
Где источника теплого струи, скользя,
Омывали ее белизну.
Опершись на прислужниц, она поднялась —
О бессильная нежность сама!
И тогда-то впервые пролился над ней
Государевых милостей дождь.
Эти тучи волос, эти краски ланит
И дрожащий убор золотой...
За фужуновым пологом в жаркой тиши
Провели ту весеннюю ночь.
Но, увы, быстротечна весенняя ночь, —
В ясный полдень проснулись они.
С той поры государь для вершения дел
Перестал по утрам выходить.
То с любимым вдвоем, то при нем на пирах,
От забот не уйдет ни на миг,
И в весенней прогулке всегда она с ним,
И ночами хранит его сон.
Их три тысячи — девушек редкой красы —
Было в дальних дворцах у него,
Только ласки, что им предназначены всем,
Ей дарил безраздельно одной.
В золотой она спальне украсит себя, —
С нею, нежной, пленительней ночь.
А в нефритовой башне утихнут пиры, —
С нею, пьяной, милее весна.
Многочисленным сестрам и братьям ее
Во владение земли он дал,
И завидного счастья немеркнущий свет
Озарил их родительский дом.
И под всем нашим небом в стремленье одном
Не узнать матерей и отцов:
Их не радует больше родившийся сын,
Эту радость приносит им дочь.
Высоко вознесенный Лишаньский дворец
Упирался в небесную синь.
Неземные мелодии, с ветром умчась,
Достигали пределов страны.
Песни тихий напев, танца плавный полет,
Нить струны и свирели бамбук...
Целый день государь неотрывно глядел,
На нее наглядеться не мог...
Загремел барабана юйянского
[172]гром
И принес колыханье земли.
Смолк изорван «Из радуги сотканный шелк,
Из сверкающих перьев убор»
[173].
Девять врат во дворцы государя вели,
Дым и пыль их закрыли от глаз.
Это тысячи всадников и колесниц
Держат путь в юго-западный край.
Шевелятся драконы расшитых знамен
[174], —
И идут. И на месте стоят.
От столицы на запад они отошли
За сто ли. И недвижны опять.
Непреклонны войска. Но чего они ждут,
Что заставит в поход их пойти?
Брови-бабочки, символ ее красоты,
Наконец перед ними мертвы!
Наземь брошен цветной драгоценный убор.
Где же та, что вернет ему жизнь —
Перьев блеск изумрудный, и золото птиц,
И прозрачного гребня нефрит.
Рукавом заслонился тогда государь, —
Был бессилен от смерти спасти.
Обернулся, и хлынули слезы и кровь
Из его исстрадавшихся глаз.
* * *
Разнося над селеньями желтую пыль,
Вечный ветер свистит и шумит.
Там мосты и тропинки, кружа в облаках,
Ввысь ведут до вершины Цзяньгэ.
Под горою Эмэй там в долине пустой
Проходящих не видно людей.
Боевые знамена утратили блеск,
И тусклее там солнечный свет.
Край тот Шу — с бирюзовыми водами рек
И вершинами синими гор.
Мудрый наш властелин там в изгнанье ни днем
И ни ночью покоя не знал.
Был построен дворец. В нем он видел луны
Сердце болью тревожащий луч.
Сквозь ночные дожди он слыхал бубенцов
Все внутри обрывающий звук.
С небесами земля совершила свой круг.
Возвращался Дракон-государь
[175].
Подъезжая к Мавэю
[176], поник головой
И невольно коня придержал.
Здесь, в Мавэе, под памятным этим холмом,
На сырой этой грязной земле
Как узнает он место, где яшмовый лик
Так напрасно похитила смерть?
Друг на друга властитель и свита глядят,
Их одежда промокла от слез,
И к столице, продолжив свой прерванный путь,
Тихо едут, доверясь коням.
Воротились в Чанъань. Вид озер и садов
Все такой же, как в прошлые дни,
И озерный фужун
[177], как всегда, на Тайи
[178],
Те же ивы в Вэйянском дворце.
Как лицо ее нежное белый фужун,
Листья ивы как брови ее.
Все как прежде при ней. Так достанет ли сил,
Видя это, рыданья сдержать?
Снова веснами персик и слива цветы
Раскрывали под ветром ночным.
Вновь осенний утун с опадавшей листвой
Расставался под долгим дождем.
Государевы южный и западный двор
Зарастали осенней травой.
Заносило листвою ступени дворцов,
И багрянца никто не сметал.
У певиц, что прославили Грушевый сад
[179],
В волосах белый снег седины.
Для прислужниц, хранивших Цветочный чертог
[180],
Юных лет миновала весна.
К ночи в сумрачных залах огни светлячков
На него навевали печаль,
И уже сиротливый фонарь угасал.
Сон же все не смежал ему век.
Не спеша, не спеша отбивают часы —
Начинается длинная ночь.
Еле светится-светится в небе Река
[181],
Наступает желанный рассвет.
Стынут ночью фигуры двойных черепиц.
Как приникший к ним иней тяжел!
Неуютен расшитый широкий покров.
Кто с властителем делит его?
вернуться
170
Имеется в виду раздел династийных историй, известный под названием «Деяния императоров».
вернуться
171
вернуться
172
вернуться
176