Танские новеллы

Путь далек от усопших до мира живых.
Сколько лет, как в разлуке они,
И ни разу подруги погибшей душа
Не вошла в его тягостный сон.

                   * * *

Из Линьцюна даос, знаменитый мудрец,
Пребывавший в столице в тот век,
Чист был сердцем, и высшим искусством владел
Души мертвых в наш мир призывать.

Возбудил сострадание в нем государь
Неизбывной тоскою по ней,
И, приказ получив, приготовился он
Волшебством государю помочь.

Как хозяин пустот; пронизав облака,
Быстрой молнией он улетел.
Был и в высях небес и в глубинах земли,
И повсюду усердно искал.

В вышине он в лазурные дали проник,
Вглубь спустился до Желтых ключей
[182],
Но в просторах, что все распахнулись пред ним,
Так нигде и не видел ее.

Лишь узнал, что на море, в безбрежной дали,
Есть гора, где бессмертных приют.
Та гора не стоит, а висит в пустоте,
Над горою туман голубой.

Красоты небывалой сияют дворцы,
Облака расцветают вокруг,
А в чертогах прелестные девы живут, —
Молодых небожительниц сонм.

Среди этих бессмертных есть дева одна,
Та, чье имя земное Тай-чжэнь
[183],
Та, что снега белее и краше цветка,
Та, которую ищет даос.

Видя западный вход золотого дворца,
Он тихонько по яшме стучит
И, как в старых легендах, «велит Сяо-юй
[184]
Доложить о себе Шуан-чэн
[185]».

Услыхав эту весть, что из ханьской земли
Сыном неба к ней прислан гонец,
Скрыта пологом ярким, тотчас ото сна
Пробудилась в тревоге душа.

Отодвинув подушку и платье схватив,
Чуть помедлила... бросилась вдруг,
И завесы из жемчуга и серебра
Раскрывались послушно пред ней.

Уложить не успела волос облака
В краткий миг, что восстала от сна.
Сбился наспех надетый роскошный убор.
В зал сошла, где даос ее ждет.

Ветер дует в бессмертных одежд рукава,
Всю ее овевает легко,
Словно в танце «Из радуги сотканный шелк,
Из сверкающих перьев убор».

Одиноко-печален нефритовый лик.
Плачет горько потоками слез
Груши тонкая ветка в
-весеннем цвету.
Что стряхнула накопленный дождь.

Вся в волненье, велит государю сказать.
Как она благодарна ему:
«Ведь за время разлуки ни голос, ни взгляд
Не пронзали туманную даль.

В Осиянном чертоге, где жил государь.
Прервалась так внезапно любовь.
На священном Пэнлае в волшебном дворце
Долго тянутся длинные дни.

А когда я смотрю на покинутый мной
Там, внизу, человеческий мир,
Я не вижу столицы, Чанъани моей,
Только вижу я пыль и туман.

Пусть же вещи, служившие мне на земле,
Скажут сами о силе любви.
Драгоценную шпильку и ларчик резной
Государю на память дарю.

Но от шпильки кусочек себе отломлю
И от ларчика крышку возьму».
И от шпильки кусочек взяла золотой,
В платье спрятала крышку она:

«Крепче золота, тверже камней дорогих
Пусть останутся наши сердца,
И тогда мы на небе иль в мире людском,
Будет день, повстречаемся вновь».

И, прощаясь, просила еще передать
Государю такие слова
(Содержалась в них клятва былая одна,
Два лишь сердца и знало о ней):

«В день седьмой это было, в седьмую луну,
Мы в чертог Долголетья пришли.
Мы в глубокую полночь стояли вдвоем,
И никто не слыхал наших слов:

Так быть вместе навеки, чтоб нам в небесах
Птиц четой неразлучной летать.
Так быть вместе навеки, чтоб нам на земле
Раздвоенною веткой расти!»

Много лет небесам, долговечна земля,
Но настанет последний их час.
Только эта печаль — бесконечная нить,
Никогда не прервется в веках
[186].